Художник " Моренист "

Annotation

Хижняк Юрий Николаевич

Хижняк Юрий Николаевич

Художник " Моренист "

Художник "Моренист" - Это не тот, который рисует море, а тот, который рисует смерть.

Некоему товарищу Граббе, автору рисунка, на незабвенной

пачке папирос "КАЗБЕК".

Посвящаю.

Потому что, не будь его, /и его уникальной способности/, боюсь, что вряд ли мне когда либо в голову пришла бы мысль, написать нечто подобное.

По всей нашей огромной совдеповской стране, которая

если помните, занимала одну шестую часть суши, где нибудь в областном центре, или в самом захолустном и задрипанном городке, на любом мало-мальски громком уголовном процессе, где слушалось дело об умышленном убийстве, в уголке, возле самой стеночки, обязательно сидел маленький, щупленький, абсолютно ничем таким не примечательный мужичок. Каким образом ему удавалось попадать в зал судебных заседаний для всех оставалось загадкой. Открытым это был процесс или закрытым, бомжа судили, или депутата, он все равно был на своем излюбленном месте. Охранники, которым по долгу службы, надлежит проверять документы, и даже иногда обыскивать посетителей, почему-то всегда пропускали его вовнутрь, даже не пытаясь выяснить, кто он такой, и имеет ли он право, вообще там находится. По непонятной причине, абсолютно все, и судьи, и прокурор с адвокатом и стенографистки и даже подсудимые были уверены, раз он там сидит, то, стало быть, он имеет право там сидеть. А почему все так были уверены? Да черт его знает почему... Те кто был из прокуратуры, считали, что он какой-то специальный ревизор или контролер, и при том еще и не наш, а из какой ни будь ''Международной амнистии'', охранники тоже считали, что он, из какой ни будь ''очень'' вышестоящей инстанции'', вообщем все кто тем или иным образом имел отношение к суду, считали, нет, были просто абсолютно уверены, нет, даже убеждены, что раз он там всегда сидит, то, стало быть, он там и должен сидеть. А вот поинтересоваться, на каком основании он там сидит, не то что бы боялись, но как бы опасались, а вот чего именно опасались, так наверняка никто бы внятно не смог бы объяснить, не то, что кому-то, а даже самому себе. Было в нем самом, и в манере себя вести, нечто такое, что у всех и так возникала твердая уверенность в том, что у кого-кого, а уж у него точно есть мандат, дающий ему право, находится в этом зале. И он сидел. Когда он впервые появился, никто тоже не мог вспомнить. Казалось, что он был всегда, и являлся как бы неотъемлемой частью процесса, да и самого здания суда - тоже. И если бы однажды, по какой либо причине забыли о преступнике / подсудимом/ и слушали дело в его отсутствии, то и это не выглядело бы так странно, как если бы прозвучало: ''Встать, Суд идет!'', а в уголочке не оказалось бы этого странного мужичка.

Все новые работники суда, охранники или милиционеры, которым впервые приходилось нести службу при судебных разбирательствах, и которые сталкивались с ''феноменом'', почему-то тоже не проявляли особого рвения по поводу того что бы узнать кто же он такой. Мотивируя это тем:

– ---''Мол, раз до меня никто не поинтересовался, и не попросили предъявить, то почему я должен это делать?''

А вдруг, он возьмет и спросит:

– ---"А чего это вы братцы вдруг надумали поинтересоваться, кто я и зачем я здесь? А раньше, почему не интересовались, когда, по долгу службы были обязаны поинтересоваться? Не интересно было что ли? А раз обязаны были поинтересоваться, а не поинтересовались, то, стало быть, само собой напрашивается вывод о халатном отношении, нарушении режима, потери бдительности, в конце концов, а это в свою очередь как пить дать

за собою влечет оргвыводы, а за ними как минимум несоответствие занимаемой должности!''

Короче говоря, никто не хотел ввязываться в дело, которое явно обещало, ничего хорошего не обещать. Правда, как-то раз один из новых охранников, областного суда города Н, /естественно по пьяному делу/ расхорохорился, и дружкам своим заявил, прям так и отрезал:

– ---А я вот завтра возьму и поинтересуюсь, что оно за птица, и на каком основании здесь у нас постоянно торчит?

Настраиваться он начал еще накануне вечером, речь подготовил, прорепетировал перед зеркалом, и на следующий день минут за пятнадцать до того времени, когда обычно приходил странный мужичок, стоящего на посту охранника начал колотить мелкий озноб, который, чем ближе приближался ''момент истины'', становился все сильнее и сильнее. И тут летящей походкой вошел он. Как всегда со своею очаровательной улыбкой на лице, вежливо поздоровался со всеми, и, заметив, что с охранником, /который, увидев его, стал белее мела, и которого стало уже буквально трясти/, творится что-то невообразимое, просто подошел к нему и спросил:

– ---А что это вы мил человек никогда не спрашиваете у меня

документов, а вдруг, я какой ни будь террорист?
– ---А ?

У обалдевшего охранника отвисла челюсть, и стали подкашиваться ноги. И тут, странный мужичок полез во внутренний карман пиджака, где у него, вне всякого сомнения, находился мандат, причем не, какой-нибудь обычный мандат, а такой, что все присутствующие по своему слабоумию и нерасторопности даже и представить себе не могли, что в природе вообще такие существуют. Самый мандатистый мандат из всех существовавших, когда-либо мандатов в мире. Наш не к месту, и не ко времени бдительный охранник тем временем решил, что скорее лучше умереть, чем увидеть то, что он извлечет из кармана, из последних сил, спасая свою шкуру, чуть слышным, писклявым и до неприличия подхалимским голосом произнес:

– --- Ну что вы, зачем, мы ведь и так вас все прекрасно знаем!

За этой сценой из всех комнат наблюдали все, кто, так или иначе, относился к суду, и даже подсудимый, сидящий в своей железной клетке. Председательствующая, почуяв что, пахнет большими неприятностями,/ впрочем, как могут пахнуть большие неприятности, скорее воняют/, так вот почуяв, как /пахнут или воняют/, короче почуяв неладное, как можно умиротворительнее, тоже присоединилась к охраннику, и стала слезно умолять странного мужичка не волноваться по такому пустячку. И не утруждать себя выниманием мандата, а просто как всегда пройти в зал и занять свое обычное место. Если бы все эти события не происходили в здании суда, то могло показаться, что просто с постоянным клиентом ресторана или театральной ложи возникло какое-то недоразумение, и прибежавший на шумок администратор, просто пытается уладить конфликт, и сгладить неловкое положение.

– --Нет!

Все не унимался странный мужичок.

– --Я хочу, что бы вы все посмотрели и убедились, а то я в последнее время

замечаю, что вы все смотрите на меня уж как-то чересчур, подозрительно...

Мол, а кто он вообще, и что он здесь делает, и на каком основании находиться?

– --Нет, что вы!

Продолжала изворачиваться председательствующая, /как змея, которой сапогом наступили на хвост/, упаси боже, да мы и в мыслях не имели такого, просто у вас сложилось на этот счет ошибочное мнение.

И тут она ляпнула такое...

– -- Мы и так вас все прекрасно знаем!

Прозвучало это так как, будто она хотела сказать:

– --Да кто же вас не знает, или да разве мыслимо вас, да и не знать?

В подтверждение ею сказанного, все кто присутствовал в коридоре, где происходил сам разговор, и по кабинетам, и даже в самом зале судебных заседаний, согласно закивали головами, подтверждая слова сказанные боссом. Хотя на самом деле ни кто из них не имел не малейшего понятия об этом человеке, и о том откуда он, и что здесь делает вообще.

И если бы он вдруг спросил у всех:

– --Ладно, раз вы все меня так хорошо знаете, тогда скажите, кто же я такой?

То, наверное, все присутствующие попросту умерли, или провалились бы сквозь землю.

Но тут прозвучал спасительный звонок, приглашая всех пройти в зал.

– ---Ну раз вы все меня так хорошо знаете, тогда совсем другое дело, а то я уж начал волноваться...

Сказал мужичек и как бы положил обратно в боковой внутренний карман пиджака, так и не вытянутый и не предъявленный на всеобщее обозрение и устрашение мандат.

На этом можно было считать инцидент исчерпанным, странный мужичок, как ни в чем не бывало, одарил всех своею очаровательною улыбкой, и летящей походкой направился в зал где, как и обычно занял свой "забронированный столик", ах, извиняюсь, занял свое обычное место в уголочке. Он всегда был с тетрадью, но никогда, в нее ничего не записывал. Эта тетрадь была как серая мышь, и он сам тоже, был чем-то похож, на эту старую обтрепанную тетрадь. А не писал он в нее ничего потому, что, не хотел, а просто чаще всего в нее не чего было записывать. А если и происходило что-то что заслуживало его внимание, он запоминал это своею феноменальной памятью, которая при необходимости фиксировала все с точностью профессиональной стенографистки. А ручка, в его левом наружном кармане? Да, собственно говоря, и ручки там никакой не было, просто однажды где-то найденный и подобранный колпачок, который он воткнул в карман - типа для солидности. /Это как тот дурачок, с фотоаппаратом без пленки/. Но сидя в зале, он принимал такое выражение лица, что всем казалось, вот-вот, и он, что-то обязательно туда запишет. Ну, просто обязательно. И судьи, и подсудимые и остальные, присутствующие в зале с нетерпением ждали, ну когда же? Но, увы, к их величайшему разочарованию, он так никогда в нее ничего и не записывал. Но тем не менее, все уходя, были просто абсолютно уверены, что уж завтра, он точно ее откроет и как начнет, как начнет записывать....