Художники
Шрифт:
Кьоу выбежал из комнаты в бешенстве. Уайт не обратил никакого внимания на его свирепые чувства. Презрение Билли Кьоу было для него ничто по сравнению с тем презрением к себе самому, от которого он только что спасся.
А в Коралио недовольство росло. Вспышка была неизбежна. Всех раздражало появление в городе краснощекого толстяка-англичанина, который, как говорили, был агентом британских властей и вел тайные переговоры с президентом о таких торговых сделках, в результате которых весь народ должен был оказаться в кабале у иностранной державы. Говорили, что президент предоставил англичанам самые дорогие концессии,
В этот вечер в Коралио и в других городах послышался голос народного гнева. Шумные толпы, беспорядочные, но грозные, запрудили улицы. Они свергли с пьедестал а бронзовую статую президента, стоявшую посреди площади, и разбили ее на куски. Они сорвали с общественных зданий мраморные доски, где прославлялись деяния "Великого освободителя". Его портреты в правительственных учреждениях были уничтожены. Толпа атаковала даже Casa Morena, но была рассеяна войсками, которые остались верны президенту. Всю ночь царствовал террор.
Лосада доказал свое величие тем, что к полудню следующего дня в городе был восстановлен порядок, а сам он снова стал полновластным диктатором. Он напечатал правительственное сообщение о том, что никаких переговоров с Англией он не вел и не намерен вести. Сэр Стаффорд Воан, краснощекий британец, заявил от своего имени в газетах и в особых афишах, что его пребывание в этих местах лишено международного значения. Он просто путешественник, турист. Он (по его словам) и в глаза не видал президента и ни разу не разговаривал с ним.
Во время всей этой смуты Уайт готовился к обратному пути. Пароход отходил через два-три дня. Около полудня Кьоу, непоседа, взял свой фотографический аппарат, чтобы как-нибудь убить слишком медленно ползущие часы. Город был снова спокоен, как будто и не бунтовал никогда.
Спустя некоторое время Кьоу влетел в гостиницу с каким-то особенным, решительно- сосредоточенным видом. Он удалился в тот темный чулан, в котором обычно проявлял свои снимки.
Оттуда он прошел на балкон, где сидел Уайт. На лице у него играла яркая, хищная, злая улыбка.
– Знаешь, что это такое?
– спросил он, показывая издали маленький фотографический снимок, наклеенный на картонку.
– Снимок сеньориты, сидящей на стуле, - аллитерация непреднамеренная, - лениво сказал Уайт.
– Нет, - сказал Кьоу, и глаза у него засверкали.
– Это не снимок, а выстрел. Это жестянка с динамитом. Это золотой рудник. Это чек от президента на двадцать тысяч долларов, да, сэр, двадцать тысяч, и на этот раз картина испорчена не будет. Никакой болтовни о высоком назначении искусства. Искусство! Ты, мазилка с вонючими тюбиками! Я окончательна перешиб тебя кодаком. Посмотри-ка, что это такое!
Уайт взял карточку и протяжно свистнул.
– Черт!
– воскликнул он.
– В городе будет бунт, если ты покажешь этот снимок. Но как ты раздобыл его, Билли?
– Знаешь эту высокую стену вокруг президентского сада? Там, позади дворца? Я пробрался к ней, снять весь город с высоты. Вижу: из стены выпал камешек, и штукатурка чуть держится. Думаю, дай-ка посмотрю, как растет у президента капуста. И вдруг предо мною в двадцати шагах - этот сэр англичанин вместе
Кьоу надел пиджак и шляпу.
– Что же ты думаешь сделать с этим?
– спросил Уайт.
– Я!
– воскликнул обиженным тоном Кьоу.
– Я привяжу к нему красную ленточку и повешу у себя над камином. Ты меня изумляешь, ей-богу! Я уйду, а ты, пожалуйста, прикинь-ка в уме, какой именно пряничный деспот захочет приобрести мою картинку для своей частной коллекции, лишь бы только она не попала ни к кому постороннему.
Солнце уже обагрило верхушки кокосовых пальм, когда Билли Кьоу вернулся из Casa Morena. Художник встретил его вопросительным взглядом. Кьоу кивнул головой и тотчас же растянулся на койке, подложив руки под голову.
– Я видел его. Он заплатил деньги, вполне превосходно. Сначала меня не хотели пускать к нему. Я сказал, что это очень важно. Да, да, этот президент молодчина. Способная бестия. Безусловно деловое устройство мозгов. Мне стоило только показать ему снимок и назвать мою цену. Он улыбнулся, пошел к несгораемому шкафу и вынул деньги. С такой легкостью он выложил на стол двадцать новеньких бумажек по тысяче долларов, как я бы положил один доллар и двадцать пять центов. Хорошие бумажки, хрустят, как сухая трава во время пожара.
– Дай пощупать, - сказал с любопытством Уайт.
– Я еще никогда не видал тысячедолларовой бумажки.
Кьоу отозвался не сразу.
– Кэрри, - сказал он рассеянно, - тебе дорого твое искусство, не правда ли?
– Да, - сказал тот.
– Ради искусства я готов пожертвовать и своими собственными деньгами и деньгами моих милых друзей.
– Вчера я думал, что ты идиот, - спокойно сказал Кьоу, но сегодня я переменил свое мнение. Или, вернее, я оказался таким же идиотом, как ты. Я никогда не отрекался от жульничества, но всегда искал равного по силам противника, с которым стоило бы потягаться и мозгами и капиталом. Но схватить человека за горло и ввинтить в него винт - нет, темная это работа, и она носит гнусное имя... Она называется... ну, да ты понимаешь. Ты знаешь, что такое профанация искусства... Я почувствовал... ну да ладно. Я разорвал свою карточку, положил клочки на пачку денег, да и отодвинул все назад к президенту. "Простите меня, мистер Лосада, - сказал я, - но, мне кажется, я ошибся в цене. Получайте свою фотографию бесплатно". Теперь, Кэрри, бери-ка ты карандаш, мы составим маленький счетик. Не может быть, чтобы от нашего капитала не осталось достаточной суммы тебе на жареную колбасу, когда ты вернешься в свою нью-йоркскую берлогу.
1) - Кони-Айленд - остров близ Нью Йорка, где
сосредоточены балаганы, качели, американские горы и пр.
2) - Чонси Депью (1834-1928) - известный американский
адвокат и оратор.
3) - Долой изменника! Смерть изменнику! (испан.).