Хуторок
Шрифт:
— Есть.
— Я б хотела, чтоб это лаечка была. Я люблю лаек.
— Тихо там, — опять повторил он. — Коростель кричит, пеночка поет, зяблик посвистывает.
Та пеночка и тот зяблик словно бы запели и в квартире у Кузовковых. И шум лесной донесло сквозь стены. И запахло сосновой смолой, багульником, сеном.
— Жень, а кошка у нее есть?
— Конечно. Где это ты видела, чтоб в деревенском доме не было кошки? Гуляет там с котятами.
— Откуда котята, Жень, если кота нету? Да и корова будет
Он сказал, как бы размышляя вслух:
— Наверно, неподалеку еще остров есть, и там другой хуторок.
Объяснение вполне удовлетворило Татьяну.
— Хорошо-то как! — сказала она и почмокала губами, будто меду с ложечки приняла. — Слушай, а ты с этой женщиной в каких отношениях?
Спросила, и слышно, что улыбается.
— Небось, на всю ночь остаешься?
Нет, это она не из-за ревности. Просто любопытно ей, далеко ли заходит муж в воображаемой игре.
— А я только до пирогов добираюсь и на этом сразу засыпаю, — сказал он и тоже улыбнулся.
— Этак-то она тебя намахает, — хмыкнула Татьяна. — Тоже мне! Пришел к молодой красивой женщине, поел и уснул. Мне стыдно за тебя, Женя!
— Да ладно, — благодушно отозвался он.
Каждый день приносил череду неприятностей, и не было этому конца. То в замочную скважину ребятишки засунули спичку и ключ не входил; то в лифте кто-то нарисовал похабщину; то вывинтили электрическую лампочку на лестничной площадке и тут стало темно — они теперь дорогие, эти лампочки, вот и воруют их; то, глядишь, кто-то накидал у двери яичной скорлупы.
Случались неприятности и покрупнее: вдруг погас экран телевизора и звук пропал. Евгений Вадимыч проверил предохранители — так и есть, перегорели. Сменил — они тотчас перегорели снова. Купил еще пару, поставил — результат тот же: значит, что-то серьезное. Вызвал мастера — пришли сразу двое, толстый и худенький, оба в подпитии. Толстый открыл крышку телевизора, его товарищ стал ковыряться, должно быть не попадая отверткой, куда надо, потому что послышалось:
— Ты что, сдурел?
«Раскурочат они мне телевизор», — запоздало спохватился Евгений Вадимыч.
Но мастера с делом справились в пять минут: что-то там припаяли, на экране четко обозначилась «картинка». И звук обрел себя. Толстый обратился к Евгению Вадимычу:
— Ну, мужик, тебе как лучше: или мы напишем ремонту на четыре сотни, или ты нам поставишь две бутылки водки.
«Четыре сотни! — похолодел хозяин телевизора. — Да у меня месячный заработок не больше двух тысяч».
— Лучше водочки, верно? — развязно подмигнул толстый. — Посидим, покалякаем, выпьешь с нами.
— Я не пью, — сказал Евгений Вадимыч виновато.
— Да и мы не пьем! Так, ради знакомства с хорошим человеком. Пару бутылок на троих — это немного. Худенький был совестливее,
— Да ладно тебе, Сань, одной хватит. Тут и делов-то было.
— А соображенья сколько потратили? — нахраписто заявил его товарищ. — По-твоему, мозговая работа ничего не стоит? Или мы с тобой по институту не закончили, скажи? Да мы все логарифмы по периметру прошли! Это что, пустяк? Пусть платит!
— Да ладно, Сань.
— Ну, хорошо. Давай, мужик, один пузырь и закусочки нам собери.
Евгений Вадимыч мысленно прикинул: бутылка водки стоит двести рублей, а заартачишься — придется платить четыреста. Они, ведь, действительно, могут «написать ремонту» сколько захотят. Чего и не было, да было! Вздохнул, добыл спрятанную поллитровку, выкупленную еще по талонам прошлой зимой: сам он как-то не имел склонности к выпивке, потому и хранилось долго.
И сидел он с этими телемастерами, страдая от их постоянного «Слушай сюда, мужик»! и от того, что в качестве закуски на столе была лишь тарелка с макаронами; слушал их пьяный треп, изображая заинтересованность. А куда денешься! Приходилось терпеть. А то ведь в следующий раз могут и вовсе не прийти. Скажут: это, мол, тот жмот, с которым ни выпить, ни поговорить.
Худенький жалобился: опять, мол, жена ругать будет, домой хоть не являйся.
— Спросит: денег принес? А что я принесу, если куда ни приди — ставят водку.
Хозяину почудился в этом упрек: не дал денег, спаивает, как и все. Но ведь они же сами предложили!
— Ты поплачь, — поддразнивал толстый, хлопая напарника по спине.
А тому хотелось душевно поговорить.
— У меня, мужики, одна отрада: сяду на велосипед и уеду на дачку свою. Там хорошо, топориком тешу, что-нибудь приколачиваю.
— Хорошая дача? — сочувственно спрашивал Евгений Вадимыч.
— Да так, с собачью конуру. Зато тихо, никто не ругается. Если б не дачка, не знаю, как бы я жил. Жена загрызла бы, только там и спасаюсь.
— Ишь, дал волю бабе! — шумел толстый; он водку пил, как воду, даже не морщась. — Не-ет, у меня не вякнет. Лишь бы домой пришел. А то ведь я могу и заночевать где-нибудь. Я иногда, это самое.
Он старательно подмигивал: вы, мол, понимаете? У него, мол, есть кое-кто на стороне.
— А касательно того, что для души, — у меня гараж. Вот там я, мужики, как на курорте. Машина старенькая, уж не бегает, зато ремонту требует много. Я ее холю-лелею, тачку эту. Сидишь, что-нибудь подтачиваешь, подкручиваешь радио играет, бензинчиком воняет, в шкафу водочка стоит, стаканчик, бутербродик, а сон сморил — на топчан вальнулся и храпака минуточек на двести-триста. Хорошо!
Он опять хлопал напарника по плечу:
— Юра! Сейчас пойдем ко мне в гараж. У меня там осталось.
А того уж развезло.