Хвала и слава. Книга третья

Ивашкевич Ярослав

— Дорогой Януш, — сказала Оля, — если мы будем этим заниматься, у нас в голове не останется места для собственных мыслей.

— А у тебя сейчас есть какие-то собственные мысли? — приподнявшись на кровати, спросил Януш. — Удивительно. У меня нет ни одной мысли, я так ошеломлен всем, что просто не в состоянии думать. И в особенности о нашем далеком прошлом. Ведь мы всегда считали, что этой войны не будет. И оказалось, что все наши довоенные представления ровно ничего не стоят. Все надо передумать заново.

Оля запротестовала:

— Мне

вовсе так не кажется. У нас должны быть собственные мысли, и главное — обыденные. Ведь невозможно существовать в таком постоянном напряжении всех чувств. Война и так причиняет много страданий, а мы еще терзаем себя бесконечными размышлениями. Думать надо о каждом дне: о том, что будет на обед, как устроить, чтобы у каждого была какая-то своя жизнь, как справиться со всеми нашими самыми повседневными заботами.

Януш все больше удивлялся.

— Может быть, ты и права, — сказал он наконец. Ему не хотелось спорить с Олей. Он видел, что с ней творилось что-то необычное, вовсе не связанное со страшными обстоятельствами войны и поражения. Она была поглощена какими-то сложными личными делами и жаждала как можно скорее приступить к их разрешению. Она отталкивала от себя тяжесть общего несчастья. Януш ясно почувствовал это в том, что она здесь говорила.

— Ну а как твои мальчики? — спросил он, чтобы переменить тему.

— Анджей держится молодцом, — ответила Оля, — хотя сегодня на шоссе его ударили кнутом по лицу.

— Ударили кнутом по лицу? — спросил удивленно Януш. — Кто же это?

Оля усмехнулась.

— Януш, — сказала она, — не забывай, что сейчас война.

— Да, конечно, но немцы ведь не воюют кнутами.

— Вот именно и кнутами тоже. Немецкий солдат на грузовике ударил Анджея кнутом. Белоснежный кнут… теперь он уже, наверно, стал красным.

— И ты спокойно говоришь об этом!

— Бедный Анджей, — сказала Оля, — ему тоже пришлось принять это спокойно. Дай бог, чтобы этим все и ограничилось. Но его отношение к победителям теперь уже не изменится… Ведь мы видели их в Пустых Лонках. Видели, как они все прибирают к рукам.

— И вы разговаривали с немцами? — спросил Януш с горечью.

— А что делать? Надо было помочь тете Ройской.

— Я постараюсь избежать таких разговоров.

— Можешь быть уверен, я тоже к ним не стремлюсь.

— И что ты сейчас намерена делать? — спросил Януш.

— Представь себе, не знаю. Надо искать Франека, но с чего начать? Ведь совершенно неизвестно, что происходит в Варшаве.

— Разве Варшава уже взята?

— А ты еще не знаешь? Вчера подписана капитуляция. Мне уже и здесь пан Фибих сказал.

— Да? Мне они таких вещей не говорят, не хотят беспокоить меня. Что за неумная деликатность!

— Так вот, в Варшаве мне надо сначала осмотреться. Если ты позволишь, я отдохну у тебя дня два.

Постучавшись, вошла Ядвига.

— Простите, — сказала она, обращаясь к Янушу. — Мальчики хотели бы еще сегодня до полудня отправиться в Варшаву.

— Как это мальчики? А я? —

спросила Оля.

— Они говорят, что вы останетесь здесь и подождете, а они отправятся на разведку. Ведь неизвестно даже, уцелела ли ваша квартира. На Чацкой, кажется, бомбили. Может, туда уже и ехать незачем.

Оля возразила:

— Как же они одни туда поедут?

— Поедут, ничего с ними не случится, поедут, — успокаивала ее «Жермена». — Они тут столковались с парнем, который с дядей пришел. Лилек его зовут. Хотят вместе ехать в Варшаву. Пускай поедут, посмотрят…

Януш заволновался.

— Лилек? Право не знаю, подходящая ли это компания для мальчиков.

— Что вы такое говорите! — возмутилась Ядвига. — Парень — золото. Дядю моего как родного отца любил, и мальчикам, наверно, будет хорошим попутчиком. Не надо им мешать.

Но Оля в душе никак не могла с ней согласиться.

— А вам, — обратилась Ядвига к Янушу, — надо наконец встать. Приехали гости, неудобно оставаться в постели.

На этот раз Януш не возражал.

— Ну тогда выйдите — я сейчас оденусь.

Женщины направились к выходу. В дверях Ядвига обернулась:

— И пожалуйста, перебирайтесь отсюда совсем, возвращайтесь-ка в свою комнату, а здесь я помещу гостей. Эту комнату займет пан Спыхала…

Януш привстал на постели, поднявшись на локтях.

— Кто?

— Пан Спыхала. Он приехал вместе с пани Голомбековой.

Януш был ошеломлен.

— Оля, — сказал он, — ты приехала сюда со Спыхалой?

Но Оля уже не слышала его. Она быстро спускалась вниз, чтобы обсудить с мальчиками их поездку.

Ей удалось уговорить их отложить выезд до завтра.

X

С некоторых пор у Януша вошло в привычку под вечер, — а вечера день ото дня наступали все раньше — выходить в сад и в раздумье стоять под дубом, где еще желтела глина свежей могилы. Януш становился все более педантичным, любил, чтобы все шло по раз и навсегда заведенному порядку. Своими требованиями точно соблюдать часы обеда и ужина он приводил Ядвигу в отчаяние. И так же пунктуально он ходил на прогулки. Политические события ничуть не изменили распорядка его дня, а трагическая смерть Янека Вевюрского только придала особый смысл ежедневной прогулке «перед ужином».

Могила Вевюрского каждый раз вызывала у Януша бурю чувств — она как бы подводила итоги всему, что он испытал в своей беспокойной жизни. Множество смертей, которые ему пришлось пережить, нисколько не очерствили его души, хотя трудно было в это поверить, увидев Януша у могилы Вевюрского. Мышинский стоял спокойно, прямой и неподвижный, слегка склонив голову к левому плечу, как всегда, когда он слушал музыку или задумывался. В молчании осеннего вечера этот серьезный и тихий господин в длинном пальто с пелериной словно сливался с окружающей природой. Пожухлые, но еще не опавшие листья дуба были того же коричневого цвета, что и пальто Мышинского.