Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
Януш был доволен тем, что Эдгар запаздывал. Он любил сидеть вот так за столиком, на тротуаре, и смотреть на стремящийся мимо него людской поток. Перед ним была решетка Люксембургского сада, за нею — яркая зелень молодой каштановой листвы и первые свечи, только начинающие распускаться, сверкали в листве, как звездочки. На тополях и платанах тоже появилась первая зелень — вернее, желтизна, легкая и прозрачная, возникавшая словно от прикосновения кисти художника.
Зеленые автобусы скапливались на Карфур Медичи и сновали во всех направлениях. Уже исчезающие с улиц Парижа трамваи еще ходили здесь к Порт д’Орлеан,
Такая же толпа двигалась мимо столиков кафе. Это были в основном молодые люди — обитатели Латинского квартала, одетые бедно и порой весьма причудливо. Негры, высокие, худые, как жерди, и черные, как уголь, индийцы, медлительные в движениях, степенные аннамиты, девицы с рыжими, коротко остриженными волосами и мужскими проборами на непокрытых головах — вся эта до странности чужая толпа медленно стекала по бульвару к Сене. Юноши со светлыми или темными шевелюрами перекликались, как в лесу, в их тесно сбившуюся стаю порой вклинивался художник в огромной шляпе и с фантастическим голубым бантом под подбородком, или, постукивая палкой, продиралась вверх по бульвару, словно сквозь заросли молодых лиан, пожилая напудренная женщина в шляпке с цветами — то ли престарелая художница, то ли вышедшая в тираж проститутка.
В такие минуты Януш тосковал о Польше, представлял себе то тишину полей, то безмятежный рассвет в Варшаве, и внутренне готовился лететь отсюда, чувствуя, что он чужой этому миру.
А может, чужой миру вообще? Он жаждал обрести хоть какую-нибудь связь с этой толпой, с людьми, пустить здесь корни, но не знал, как этого достичь. Никогда не ощущал он более остро своей отчужденности и никчемности. Не только пестрая толпа стремилась мимо него по бульвару Сен-Мишель, — сама жизнь проходила мимо него.
Эдгар явился неожиданно. Несколько минут он стоял, глядя на задумавшегося Януша. Наконец тронул его за плечо. Януш усмехнулся.
— Пора возвращаться в Польшу, — произнес он вместо приветствия. — Тут мне делать нечего.
Эдгар подсел к его столику, помолчали.
— Знаешь, зачем я хотел с тобой повидаться? — начал Шиллер. — Сегодня вечером играют мой квартет у Гани Эванс. Приходи…
— У Гани? А хорошо играют? — спросил Януш.
— Разумеется. Будут несколько критиков и музыкантов. Надо практиковать такие вещи. А у меня это не получается… J’aime faire l’amour, mais je n’aime pas m’occuper de mes enfants [72] . He умею этим заниматься…
72
Я люблю заниматься любовью, но не люблю заботиться о своих детях (франц.).
— А мне кажется, — сказал Януш, — что истинные произведения так или иначе станут известными. Надо только набраться немножечко терпения.
— Я должен зарабатывать, — прошептал Эдгар с грустной улыбкой. — Не всегда же можно рассчитывать на деньги Эльжуни. А родители…
Януш рассмеялся.
— Мы оба живем на деньги наших сестер. Странное стечение обстоятельств.
— Потом они будут жить за счет наших произведений. Потом — то есть после нашей смерти. Послушай, ты пишешь стихи?
Януш зарделся.
— Когда-то писал. Когда любил
— А теперь не любишь?
— Теперь я не пишу стихов.
— Что ты думаешь об этом уходе в монастырь? — немного погодя спросил Эдгар, не называя имени Ариадны.
— Идиотизм. Помесь истерии со снобизмом, — со злостью буркнул Януш.
— Я ничего в этом не понимаю, — откровенно признался Эдгар.
— Потому что не бываешь в обществе этих людей. Это действительно уму непостижимо. Как можно так жить?
И вдруг без всякой связи продекламировал:
Чайки кричали: чьи вы? Мы отвечали: ничьи…Они опять помолчали, глядя на двигавшихся мимо людей. Маленькая цветочница пробивалась сквозь толпу буйных студентов, неся плоскую корзину с крохотными букетиками голубого барвинка. Януш вспомнил парк в Молинцах, густо заросшие барвинком газоны. Барвинком и плющом были покрыты и могилы возле круглой часовни.
— Ты давно читал «Куклу»{98} Пруса? — спросил он Эдгара.
— Давненько, когда мама велела прочесть. Почти забыл.
— Не помнишь описание поездки Вокульского в Париж?
— Помню только Гейста {99} и проблему «воздухоплавательной машины»… — ответил Эдгар с легкой иронией.
— Я и имел в виду Гейста, — оживился Януш. — Меня всегда забавлял этот символичный Гейст в позитивистском романе и к тому же переселенный в Париж. Вот и пришла мне в голову мысль: каков он — ведь это так любопытно узнать, — Гейст [73] этого города? Пожалуй, он теперь не занимается проблемами воздухоплавательной машины?
73
Der Geist — душа, дух (нем.).
— Полагаю, что мы увидим сегодня у Гани такого «гейста». Профессора Марре Шуара.
— Того, что расщепил атом?
— Нет, атомы уже давно расщеплены. Он фотографирует атомы…
— Ты что-нибудь понимаешь в этом?
— Мало. Мне всегда представлялось, — сказал Эдгар, — что атом — чисто умозрительная конструкция, вспомогательная гипотеза. Но раз его можно расщепить и даже сфотографировать, то, значит, он существует реально…
— Невероятно… Но я имел в виду совсем другое. Мне бы хотелось знать, каков в действительности дух этого города! Ведь то, что мы здесь видим, — всего лишь фальшивая внешняя оболочка, нечто несущественное.
— Мне кажется, что дух этого города, — медленно процедил Эдгар, — играет решающую роль для Европы. Мир не был бы тем, чем он есть, без Парижа. Париж — это нечто очень важное…
— Выходит, и Европа нечто важное? В этом я сильно сомневаюсь… — Януш очень уж горячился, произнося это богохульство. — Боюсь, что-то в ней не в порядке.
— Это наверняка важная штука. Может, наиважнейшая, могу дать тебе честное слово…
Януш немного смутился.
— Ты считаешь меня неучем или анархистом… А я хотел выразить совсем иное… Сомнение в прочности европейской культуры.