Хвала и слава. Том 2
Шрифт:
Ядвига твердой рукой вела «бабье хозяйство»: битых кур, гусей и уток она частенько возила даже в Варшаву — смелой женщине каким-то образом удавалось отбояриваться от жандармов. Ядвига больше всех обитателей Коморова ездила в столицу. Теперь она бывала там чаще, чем до войны. И всегда заходила на Брацкую улицу, заносила провизию для Голомбеков и панны Теклы.
Как-то вечером, под осень, Ядвига вернулась из Варшавы не одна. Януш стоял у окна и в зыбком сумраке увидел, как с брички, которую посылали в Сохачев за экономкой, спустилась еще какая-то хрупкая фигурка. Он скорее догадался, что это Геленка, чем узнал ее.
Девушка
Ядвига появилась следом за ней.
— Панна Геленка, — сказала она, — поживет у нас несколько дней. Хорошо?
Януш без удивления посмотрел на Геленку, но ответил не сразу.
— Вот и прекрасно. У тебя, Ядя, будет общество…
Экономка явно была не в восторге от такой компании.
Она согласилась взять с собой Геленку в Коморово, уступив отчаянным мольбам панны Теклы, которая внушала ей уважение и даже нечто вроде страха. Ей не нравилась мрачная, но броская красота Геленки. Она всегда отдавала предпочтение Анджею.
Однако сейчас Ядвига с миролюбивым видом принесла приборы и подала запоздавший обед.
Януш, как обычно, мало разговаривал с приезжей. Он задал лишь несколько вопросов, касающихся домашних, и поймал себя на том, что чуть было не спросил об Антеке, — он забыл вдруг, что того уже нет в живых. Геленка, доедая котлету с брюссельской капустой, как бы невзначай осведомилась:
— Дядя, а немцы к вам не заглядывают?
Никогда прежде Геленка не называла Януша «дядей».
А теперь начала подражать Анджею. Видно, ей для чего-то понадобилось это фиктивное родство.
— Нет, не заглядывали, — ответил Януш.
Он не задавал лишних вопросов. И раньше-то он не отличался любопытством, а сейчас тем более. Геленка заняла одну из комнаток наверху и спускалась только к обеду.
Присутствие Геленки за столом сначала вывело Януша из равновесия, он никак не мог привыкнуть к ее красоте. Особенное беспокойство вызвало у него сходство Геленки с Юзеком Ройским: каждое ее слово, каждая улыбка напоминали о давно забытых снах. Но и к этому через несколько дней он привык. Глядя в ее ясные, с косым разрезом глаза, Януш вспоминал фразу, услышанную в горах: «Ты уж никогда не будешь с ними». Разумеется, он тогда не мог быть с ними. Но с тех пор, как заметил, что Геленка уже совсем не та веселая девчушка с лукавой гримаской, какой он знал ее прежде, что она может быть ему сестрой в грусти, в разочаровании, в беде, он почувствовал к ней невыразимую симпатию. Она была теперь не так красива, как несколько лет назад, но стала словно милее. Огромную разницу в возрасте, которая существовала между ними, как-то сгладила общая беда. Со временем Януш обнаружил, что и с ним самим что-то происходит.
Хотя Януш с самого начала войны, даже еще раньше, со времени возвращения из Испании и Рима, постоянно пребывал в какой-то прострации — состоянии духа, которое легко определить словами «ни к чему», — он все же вскоре почувствовал, что с приездом Геленки многое изменилось в Коморове. Изменилось самое главное — настроение. А если меняется настроение, то меняется и все остальное. Не ощущалось уже вялой меланхолии — обычного состояния Януша, — которая невольно передавалась окружающим. Что-то происходило в доме.
И в себе самом заметил Януш перемену. Словно пробуждалось в нем что-то новое. Тень тени надежды. А может, все это не так уж страшно — и война и вообще судьбы человечества?
Когда они сидели за обеденным столом, Янушу достаточно было взглянуть на золотую прядь, вьющуюся надо лбом «малышки», на луч света, который искрился в завитках ее волос, на отблеск осеннего дня, отраженный в ее зрачках, чтобы почувствовать эту перемену. Порой ему казалось, что нет войны, нет чудовищных зверств гитлеровцев, которые этой осенью бесчинствовали вовсю, а есть только осеннее солнце, дробящееся светлыми бликами в волосах девушки.
Януш почти не разговаривал с Геленкой. Слишком поглощенный работами в теплицах и строительством нового крыла оранжереи, он обычно перебрасывался лишь несколькими словами с Ядвигой. Отправлено ли то или это? Кто поедет в Сохачев и не надо ли ехать в Варшаву?
Но Ядвигу не так-то легко было провести. Улучив минуту, когда они были в комнате одни, она спросила:
— Чего ты так теряешься за столом?
Януш только пожал плечами.
— Je t'emb^ete, oui? [86] — мрачно произнесла Ядвига и вышла, громко хлопнув дверью.
86
Я тебя раздражаю, да? (франц.)
«Этого мне еще не хватало», — подумал Януш. Однако вечером, за ужином, он вспомнил:
— Я видел вас когда-то в горах, на Гале Гонсеницовой.
Геленка внимательно посмотрела на него.
— Когда вы нас видели, дядя? — спросила она.
— Перед самой войной. Ты была с Анджеем и еще с каким-то чернявым пареньком.
— Это был Бронек.
— Вы шли на Кшыжне?
— Да. Анджей хотел сделать нам сюрприз и повел нас на Кшыжне, не сказав, какой вид открывается оттуда…
— А оттуда открывается прекрасный вид.
— Целая панорама.
— Это была для вас большая неожиданность…
— Да, — как бы собираясь с мыслями, проговорила Геленка. — Но по пути туда я встретилась с еще большей…
— Какой?
Геленка вдруг оживилась. Януш никогда ее такой не видел. Сначала это его озадачило, потом он все понял. В страшные годы оккупации прогулка в горах с братом и его другом, наверняка именно тогда ставшим ее возлюбленным, осталась для девушки светлым воспоминанием; это было единственное событие, к которому ей хотелось мысленно возвращаться.
— Чертовски приятная была прогулка, — сказала она, улыбаясь и словно отбросив вдруг всю свою серьезность — серьезность конспиратора, человека, который много знает.
«Интересно, носит ли она при себе цианистый калий?» — невольно подумал Януш.
— Чертовски приятная была прогулка, — повторила Геленка, глядя мимо Януша в окно, словно видела там пройденный путь. — Ведь мы шли пешком… Бронеквсегда говорил: «Мы шли пешком от Кракова до Закопане», но это было не совсем так. Мы доехали до Мыслени автобусом… и только потом двинулись по шоссе.