Хворый пёс
Шрифт:
Джим Тайл обошел машину и наклонился к окошку Твилли.
— Надеюсь, вы понимаете, с кем едете.
— Понимаю.
— Он мой близкий друг, но вовсе не образец для подражания.
Сцинк вмешался:
— Очередное публичное заявление дорожной полиции!
— Я ищу лишь мира и покоя, — пожал плечами Твилли. — У меня все бренное тело болит.
— Тогда относитесь к этому легко. По-настоящему легко. — Полицейский вернулся к дверце водителя. Он явно был чем-то обеспокоен.
— Ну и размеры у этой штуковины, Джим! — сказал Сцинк.
— Ты давно
— Порядочно.
— Так. А права ты когда получил?
— Двадцать два года назад. Или двадцать три. А что? — Капитан беспечно барабанил пальцами по рулю. Твилли не сдержал ухмылки.
— Знаешь, что я сделаю? — спросил Джим Тайл. — Уеду прямо сейчас, чтобы не видеть, как ты выводишь этот корабль со стоянки. Иначе мне придется тебя остановить и выписать штраф.
У Сцинка озорно забегал глаз.
— Я его вставлю в рамочку, Джим.
— Окажи мне любезность, губернатор. Этот юноша уже прошел через одну дерьмовую круговерть и чуть не отдал концы. Не забивай ему голову безумными идеями.
— Да у него там уже места не осталось. Верно, малыш?
— Я перевернул лист, — невозмутимо сказал Твилли.
Полицейский надел солнечные очки и пробормотал:
— Все равно что с псом разговаривать.
Клинтон Тайри высунул руку и похлопал Тайла по плечу. Джим мрачно разглядывал форменный «стетсон» — Макгуин обгрыз поля шляпы.
— Повторяю, губернатор: я слишком стар для этих игр.
— Так и есть, Джим. Ступай домой к женушке.
— Я не хочу прочесть о вас обоих в газетах. Пожалуйста.
Сцинк сдернул с полицейского солнечные очки и приладил себе на нос.
— Отшельники-подельники! Это про нас.
— Прошу вас, будьте осторожны, — сказал Тайл.
Полицейский уехал, и «бьюик» вырулил на шоссе.
Твилли без сновидений плавал в кодеиновом забытьи. На подъезде к Лейк-Сити капитан его растолкал и возбужденно показал на мертвого кабана, лежавшего на обочине.
— Жратвы на две недели!
Твилли сел, протирая глаза.
— Почему остановились-то?
— Бережливый нужды не ведает.
— Если вы так любите бекон, позвольте, я куплю вам его в ресторане. Но будь я проклят, если разрешу затаскивать четыреста фунтов дохлой свинины в свой новый фургон. Без обид, капитан.
Сзади, скуля, заерзал Макгуин.
— Наверное, ему требуется отлить, — заключил капитан.
— Нам обоим, — сказал Твилли.
— Да нет, всем троим.
Все вышли из машины и направились в лесок. Экс-губернатор жадно глянул через плечо на сбитого кабана. Макгуин быстро обнюхал тушу и отправился исследовать кроличий след. Пусть пес немного погуляет, решил Твилли.
Потом они вернулись к машине, и капитан спросил, как Твилли себя чувствует.
— Одуревшим. Больным. — Твилли, кряхтя, забрался на капот. — И везунчиком.
Сцинк поставил ногу на бампер, стянул купальную шапочку и потер бронзовыми от загара костяшками отросшую на голове щетину.
— Нам нужно кое-что решить, командир, — сказал он.
— Моя мать сохраняла все газетные вырезки, когда
Сцинк насмешливо присвистнул:
— Большие сделки. Еще, еще, еще.
— Отец говорил, вы вроде коммуниста. Дескать, кто против развития, тот против Америки.
— А твой папаша, стало быть, патриот, да? Жизнь, свобода и погоня за комиссионными.
— А мать говорила, что вы — просто человек, который старался спасти любимый край.
— И здорово ляпнулся.
— Она называла вас народным героем.
Это Сцинка рассмешило.
— Твоя матушка, наверное, романтическая натура. — Он натянул купальную шапочку. — Ты тогда в детский сад ходил? Или в первый класс? Ты не можешь помнить, как тогда было.
— Мать и потом о вас говорила беспрестанно. Может, просто в пику отцу. Или втайне была на вашей стороне. Голосовала за вас, это я помню.
— Господи, ну хватит уже...
— Наверное, она бы вам понравилась. Мама.
Сцинк снял очки и вгляделся в свое отражение в блестящей решетке радиатора. Двумя пальцами поправил красный глаз, подровняв его по здоровому. Затем посмотрел на Твилли и сказал:
— Сынок, я не знаю, как тебе поступить с твоей жизнью. Ты видишь, что я сделал со своей. Но, наверное, для таких, как мы с тобой, в этом мире нет покоя. Кто-то должен все принимать близко к сердцу, иначе вообще порядка не будет. Для того мы и появились на этом свете — гневаться.
— Меня из-за этого заставили пройти курсы, — сказал Твилли. — Я не излечился.
— Какие курсы?
— «Как управлять гневом». Я абсолютно серьезно.
Сцинк расхохотался.
— Господи боже мой! А нет ли курсов по управлению жадностью? У нас их должен пройти каждый. И тех, кто не сдаст экзамен, брать за огузок и вышвыривать из Флориды!
— Я взорвал банк своего дяди.
— Ну и что? — воскликнул Сцинк. — Гнева нечего стыдиться, малыш. Иногда это единственно здравая, логичная и честная реакция. И не нужны никакие курсы, чтобы от нее избавляться! Можно спиться или застрелиться. А можно выстоять и дать бой сволочам. — Экс-губернатор задрал подбородок к небу и пророкотал:
Кто знает край далекий и прекрасный,
Где кипарис и томный мирт цветут
И где они как призраки растут
Суровых дел и неги сладострастной,
Где нежность чувств с их буйностью близка,
Вдруг ястреб тих, а горлица дика? [40]
— Я уже в этом краю, капитан, — тихо сказал Твилли.
— Знаю, сынок.
Сцинк медленно опустил голову; заплетенная в косы борода струилась прядями, словно серебристый мох, птичьи клювы стукнулись друг о друга.
40
Пер. Ивана Козлова.