Хвост Греры
Шрифт:
Не знаю, каким образом мне удалось встать и даже приблизиться к «старту».
– Четыре, – тем временем считал масочник, хотя счет мне уже не был нужен. Я шагну вперед хотя бы потому, что не желаю быть убитой на лавке.
– Три…
Потому что не хочу жить с монстром внутри.
– Два…
Потому что окажусь сильнее собственных страхов и чужих приказов.
Шаг вперед я сделала до цифры «один». Напряглась так, что заболела голова – полоса под ногами гудела. От ужаса сводило руки и подводило зрение. Пока ничего. Еще шаг. Гудение сквозь все тело – его просвечивали невидимые
«Не порвет уже никогда», – с выдохом облегчения подумала я, преодолев четвертый шаг и сходя с полосы.
Меня не раздвоило, тварь не вылезла из меня наружу. Значит, буду жить?
Теперь грозило раздавить облегчение, теперь снова хотелось упасть на колени и плачем благодарить за отобранный у судьбы лишний час жизни.
– Значит, все хорошо? – спросила я зачем-то. – Значит, ее во мне нет? Это… хороший знак?
Комиссионер слева, зная о том, что опасность миновала, неторопливо снял шлем, опустил внушающую ужас пушку. И на меня взглянуло жесткое мужское лицо со спокойными глазами. Темные ресницы, темные брови, что-то очень ровное и опасное во взгляде. Мы были с ним с разных планет, с этим человеком – ничего общего. Я дрожащая девчонка, желающая выжить, он из тех, кто решал, выжить тебе или нет.
И ответ мне не понравился.
– Я бы не рассматривал это хорошим знаком.
– Давай, молодец, пошла в дверь, – произнес тем временем другой, шлем так и не снявший.
И в этом «молодец» не было ни капли одобрения. Лишь набор звуков, которым тебе приказывают «проваливать».
Живых нас осталось трое.
(Les Friction – This Is a Call)
Камера оказалась не душевой, камера оказалась газовой.
Когда с потолка и стен потекли клубы белого дыма, я перестала дышать. Держалась, зажмурившись, двадцать секунд, тридцать, но после закашлялась и сразу же наглоталась едкого (спасибо, не убившего) вещества – кажется, нас опять дезинфицировали. Кто знает, зачем…
В лабораторию я, согласно очереди прохождения белой линии, попала последней. Небольшая квадратная комната, длинный «врачебный» стол, стул для посетителя и мужчина, одетый в белый халат – местный «бог» приборов и склянок.
Стул ощущался неудобным; роба воняла газом. Моих спутниц, которых я окрестила «второй» и «четвертой», уже увели. Я – «пятая». Или третья из живых.
– Вытяните руку…
Доктор быстро и умело взял на анализ кровь, после здесь же принялся ее изучать – долго стоял, склонившись над микроскопом, после вбивал в настенный экран данные на незнакомом мне языке.
– Все… хорошо? – спросила я хрипло. Не могла не спросить, хоть и сомневалась, что мне ответят.
Но док отозвался.
– Я в этом не уверен.
И принялся смешивать несколько компонентов из разных ампул, готовясь наполнить раствором шприц с короткой иглой. Шприц, похожий на космический прибор с мини-гидравлическим прессом. Для меня? Для кого же еще? Навряд ли этой чудо-жидкостью Комиссионер желал уколоться сам.
– Я же прошла, – мне безвозвратно
– Сомневаюсь. – Док был сух и вежлив. Но он хотя бы отвечал на вопросы. – То, что вы прошли Излучатель, говорит лишь о том, что вы не получили максимальную дозу инородного вещества, но, возможно, получили среднюю или минимальную.
Деловитое выражение лица, постукивание пальцем по очередной ампуле – сколько кубиков и чего он хочет мне вкатить?
– Что вы мне… уколете?
– То, что создаст в вашей крови неблагоприятные условия для выживания чужеродной энергии и заставит остатки Хвоста проявить себя примерно в течение шести часов. Это если у вас средняя доза соприкосновения.
– Средняя… – отозвалась я эхом, не вкладывая в повтор никакого смысла, выражая сплошное непонимание.
– Да. До трех тысяч единиц МСе3.
Теперь я понимала еще меньше, не знала ни таких единиц, не догадывалась о том, каким образом объем чужеродной энергии вычисляется.
– Большой, – охотно пояснили мне, – считается доза свыше четырех с половиной тысяч единиц. Двое из вас получили такую во время инцидента…
– Те, которые… – теперь жмуры.
– Все верно. Хвост заставил бы их тела мутировать в течение часа. Неприятное зрелище. И без шансов на выживание. Излучатель вычисляет именно таких.
– А шанс выжить со средней есть?
– Да.
Он не ответил «конечно» или «всегда». Просто «да». Коротко, как обрубок собачьего хвоста.
– Возможно, во мне ничего нет…
– Мы не имеем права рисковать.
Глядя на меня поверх странных половинчатых очков, которые надел только что, Комиссионер пояснил:
– Средняя доза, попав в человека, начинает расти даже в условиях измененного кислорода.
– Измененного?
– Да, на СЕ измененный состав воздуха именно для этого – для ухудшения условий развития Греры, если она сольется с человеком.
Грера – та тварь… Вот, значит, как ее зовут. И значит, все это время я дышала какой-то дрянью, разлитой в тумане – одно неприятное открытие за другим.
– Но наибольшую опасность, как ни странно, представляет минимальная доза, которую очень сложно вычислить ввиду того, что она равномерно сливается с человеческими клетками и никоим образом не проявляет себя до выхода на поверхность. То есть на другие уровни с нормальным, неизмененным фоном. Где моментально начинает себя множить.
В моих глазах, вероятно, мелькнуло понимание, потому что док кивнул.
– Да. Имея в себе даже минимальные остатки, вы моментально начинаете заражать ими других – десятки, сотни людей в день. И как только Грера почувствует «свободу» и достаточный объем, она взрежет пространство многократно, чтобы такие, как она, могли заполнить наш мир. Этого, как вы понимаете, нельзя допустить.
Мне тем временем вкололи в шею приготовленный раствор – место укола крайне болезненно жгло.
Все это выглядело не просто безрадостно, но почти ужасно. Кажется, меня будут «чистить» до последнего. Место укола было заклеено пластырем, а поверх пластыря вокруг шеи док аккуратно защелкнул электронный ошейник. Плотный, тяжелый и прохладный.