Хвост павлина
Шрифт:
Вернее, так: они верили в бога, и поэтому пили нектар и амброзию.
— Вездесущий! — сказали архангелы.
— А они что твердят в один голос? Нет, видно, придется смешать им языки, чтоб у них не было такого единогласия!
Бог так и сделал, и люди сразу перестали понимать друг друга. Каждый вытащил из кучи свой камень и спрятал его себе за пазуху.
Так окончилось творение столпа и началось столпотворение.
ВАЛААМОВА ОСЛИЦА
И заговорила
— Со слов Валаама…
Разинули рты святые угодники: шутка сказать — со слов Валаама!
И никто не знает, кто такой Валаам. Но, наверно, кто-то такой, раз на него ссылаются.
Слушают святые угодники.
На ус мотают.
Пример берут.
С ослов Валаама.
ПРИТЧИ ЦАРЯ СОЛОМОНА
— Лучше открытое обличение, нежели тайная любовь!
Прежде подданные тайно любили царя, но, услышав такую притчу, перешли к открытому обличению:
— И это называется царь!
— Подумаешь — Соломон Мудрый!
— Считает себя мудрым, а на самом деле дурак дураком!
Подданные обличали вовсю. Они не щадили ни Соломона, ни его жен, ни его роскошных хоромов. Как перемывают грязную посуду, так они перемывали косточки царя.
И тогда Соломон сказал еще одну притчу.
Он сказал:
— Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою, а кто широко раскрывает рот, тому беда!
И подданные захлопнули рты.
Подданные замолчали.
Подданные по-прежнему тайно любили царя.
ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ
Палач тяжело дышал.
— Сил моих нет! Прямо детский сад, а не серьезное заведение!
— Чтобы рубить головы, нужно свою сохранить на плечах, — мягко улыбнулся царь Ирод.
— Трудно с ними, — всхлипнул палач. — Сущие ведь младенцы!
— Младенцы? — Ирод встал из-за стола. — Младенцы? — Ирод вышел на середину кабинета. — Запомни, палач: если думать о будущем, младенцы — это самый опасный возраст. Сегодня младенец, а завтра… Младенцы быстро растут.
ОВЦЫ И КОЗЛИЩА
Стали отделять овец от козлищ.
— Ты кто есть?
— Овечка.
— А откуда рога?
— Честным трудом добыты.
— А борода?
— В поте лица нажита.
— Проходи, проходи, овечка!
Отделяют дальше.
— Ты кто?
— Овечка.
— Где ж твоя борода?
— Беда ободрала.
— А твои рога?
— Нужда обломала.
— Проходи, проходи, овечка!
Проходят козлища, лезут, прут, нагоняют страх на честных овечек. «Ох, трясутся овечки, — настали трудные времена: не знаешь, когда бороду отпускать, когда подстригаться!»
ОДИН В ТРЕХ ЛИЦАХ
— Итак, голосуется первое предложение, — сказал бог-отец. —
— Я воздержался, — поднял руку бог-сын.
— Опомнись, сынок! На кого ты поднимаешь руку?
— Я ни на кого… Я просто так… голосую…
Старый бог рвал на груди балахон и метал громы и молнии:
— На меня? На самого? Не выйдет! Я себя породил, я себя и убью… когда сочту нужным…
— Простите, я хотел сказать…
— Нет, мальчик, шалишь!
— Я не шалю, — пробормотал мальчик и вдруг почувствовал себя мужчиной. — Но мне надоело… распинаться…
— Ах, ты не хочешь распинаться? Тогда мы сами тебя распнем!
И бог-отец отдал соответствующее распоряжение.
— А как же быть с обязанностями бога-сына? — спросил святой дух, который до этого сидел тихо.
— Ну, это я беру на себя, — успокоил его старый бог. — Тем более, что я сам себя породил — так что мне это и по штату положено. — И он заговорил громче, одновременно от имени отца и сына: — Итак, голосуется первое предложение. Кто за? Кто против? Кто воздержался?
— Я воздержался, — сказал осмелевший дух.
— И ты, брат? Как же это? От кого, от кого, а от тебя не ждал.
Говоря это, бог лихорадочно соображал, как бы разделаться со святым духом. Дух сидел тихо, но руки не опускал.
— Ладно, сдашь мне дела и — чтоб духа твоего не было!
Духа не было. Бог остался один. Один в трех лицах.
— Итак, голосуется первое предложение. Кто за? Кто против? Кто воздержался? — Бог посмотрел вокруг и вздохнул с облегчением: — Принято единогласно.
ФОМА НЕВЕРНЫЙ
— Сейчас я пройду по воде, как по суху, — сказал Учитель.
Ученики дружно выразили одобрение. Один Фома усомнился:
— Может, не ходить? А вдруг утонете?
— Он всегда сомневается! — зашумели ученики. — Валяйте, Учитель, если что — мы поддержим!
Учитель встал и пошел. По воде, как по суху.
— Встретимся на том берегу! — крикнул он восхищенным зрителям.
— А теперь я поднимусь по воздуху, как по лестнице, — сказал он на том берегу.
— А вдруг разобьетесь? — усомнился Фома, верный своему неверию.
Учитель взмахнул руками и оторвался от земли.
— Браво, браво! — кричали ученики. — Мы так и знали, мы так и верили!
— А теперь, — сказал Учитель, опускаясь с неба на землю, — меня распнут на кресте.
— Господь с тобой! — перекрестился Фома. — Как можно говорить такое?
На него зашикали.
— Меня распнут на кресте, — продолжал Учитель, — вобьют в меня гвозди…
— Слушайте! Слушайте!
— …из моих ран потечет кровь…
— Слушайте! Слушайте!
— …потом я умру. А потом воскресну.
Ученики затаили дыхание. В тишине раздался тревожный голос Фомы: