Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
А Толстого надо знать – не так-то легко лишить его дара речи.
Новый Свет не похож на Париж.
Не знаю, почему я вдруг вспомнил эту поездку, может, из-за сигаретного дыма? Ведь я тоже сейчас мог бы выглядеть как дебил с сигаретой в зубах…
Париж. Тоже мне.
Было и прошло. Нужно идти вперед.
Я добрался домой уже к одиннадцати. И, даже не включая телефон, сразу упал в постель. Спать.
Мать
В воскресенье в полдень я сложил грязное белье в мешок и спустился к машине. Да, разумеется, я взрослый самостоятельный мужчина, но мне так удобнее – и пусть так уж и будет.
Зато матушка обрадуется.
Она не любила Марту. Как, впрочем, и всех остальных моих женщин, с которыми ей доводилось познакомиться. Всегда следовал тот или иной текст:
– Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь и понимаю, что это вообще-то не мое дело, но как она может так одеваться?!!
– Ты знаешь, я ничего не имею против женщин, но неужели она действительно думает то, что говорит?!!
– Ты знаешь, я не люблю злословить, но – она вообще умеет думать?!!
– Ты знаешь, я никогда никого не осуждаю, но чего она хочет – нравиться тебе или всем мужчинам подряд?
– Ты знаешь, я хорошо отношусь к скромности, но тебе не кажется, что она уж слишком какая-то невыразительная?
– Ты знаешь, я никогда не спрашиваю людей об их намерениях, но – какие у нее намерения? Тебя так легко окрутить, милый!
– Ты знаешь, мне бы такое даже в голову никогда не пришло, но не хочет ли она тебя поймать в сети?
– Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь в твои дела, но, по-моему, у тебя еще достаточно времени для создания семьи.
И так далее.
Как будто у меня земля под ногами горела.
Я приехал к матери в час, прямо с грязными полотенцами и постельным бельем, которое последний раз менял еще при Марте.
– Ах, ну что это за женщина, которая не может позаботиться о мужчине! – заохала матушка, глядя, как я засовываю белье в стиральную машину. Как обычно.
Она всегда так делает.
Встанет у меня за спиной и контролирует, не смешаю ли я случайно цветное с белым, или вдруг выставлю не ту температуру, или вместо пятидесяти оборотов включу восемьдесят… как будто я ребенок неразумный.
Геракл высунул морду в коридор, я старался не дать ему вывести меня из равновесия, спокойно сортировал белье под бдительным оком матушки, потом насыпал порошок, мамуля, как обычно, меня отогнала в сторону и насыпала больше, потом, как обычно, налила ополаскивателя в машинку, чего я терпеть не могу, а потом, как обычно, взяла Геракла на ручки.
– Что, маленький, ты Иеремушку не узнал? Это же наш с тобой сынок любимый…
Еще не хватало мне быть сыном такого ублюдка!
Геракл, плюя на приличия, вырывался из рук
Вот как, как объяснить ей, что он себя ведет так именно потому, что меня узнает?!!
– Ну, иди, иди, – мамуля опустила пса на пол, к сожалению, нежно и деликатно. Геракл на своих кривых ножках пробежал по кухне, встал над своей пустой миской и начал на меня рычать.
– Ты, наверно, голодный, я приготовила твою любимую рыбку пангу, – сообщила матушка и пошла вслед за своим любимцем на кухню.
Я послушно двинулся за ней.
Независимо от того, голоден я или сыт до рвоты, независимо от времени суток – матушка меня всегда кормит.
В семь часов утра и в двенадцать ночи.
До завтрака, после завтрака, до обеда, после обеда, после банкета – да просто всегда.
В болезни и в здравии.
Она считает, что еда помогает от всего, поэтому я всегда получаю слойки на вынос.
Конечно, иногда они спасают меня от голодной смерти.
– Она ведь тебе небось и не готовит, – говорит матушка и ставит передо мной томатный суп.
С тех пор как я перестал сопротивляться и стал приходить к ней голодным – отношения между нами стали лучше, чем когда-либо.
– Я расстался с Мартой, – говорю я, чтобы улучшить ей настроение, чего уже ждать – пора и сообщить ей эту новость.
– Боже милостивый! – матушка тяжело оседает на стул, и я вижу, что она реально в шоке.
– Только без сцен, – предупреждаю я и добавляю, чтобы вывести ее из этого ступора: – Отличный суп. Ты же ее все равно не любила.
Я хотел ей улучшить настроение, но у нее на глазах слезы.
– Как ты можешь так говорить!
Матушка встает, слезы уже высохли, и она уже начинает злиться.
В любом случае – это лучше, чем слезы. Потому что я вообще не знаю, что делать в таком случае.
– Как ты можешь! Ты же знаешь, я никогда слова плохого о Марте не сказала! И даже наоборот – я мечтала, надеялась, что ты наконец-то угомонишься, что я дождусь того момента, когда по этому дому будут бегать маленькие ножки моих внучат!
Я чуть соком не подавился.
Ножки внучат?!! Ножки – а где же все остальное?!! Я вообще не собираюсь пока становиться отцом, а уж отцом ножек – тем более! У меня даже нет кандидатуры на роль жены. Да какое там жены – у меня сейчас нет кандидатуры даже на роль героини маленького романа! А матушка, случайно, не спятила с этими ножками внучат?
Я решил не сдаваться.
– Ты говорила, она не умеет одеваться.
– Вовсе даже наоборот, я всегда считала, что она элегантно и со вкусом одета и все у нее в порядке. Вот только…