Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
Липа мокрая и холодная, сухая, молящая о поливе, липа расцветающая и отцветающая, липа облетающая, липа обнаженная и липа просыпающаяся… О, это, вероятно, самое-самое начало весны, потому что она еще без листьев, и видны два вяхиря. Красивые птицы. Большие, блестящие, с белыми перьями – они самые, пожалуй, красивые среди голубей. Они сидят в кадре все время – вся липа в кадр не входит, но у них точно будет гнездо где-то наверху. Один из них держит в клюве большую ветку – большую для птицы, разумеется. Вяхирям присутствие других птиц не мешает – потому что они строят гнезда
Голубица работает инспектором наблюдения, а он летает вокруг и укладывает веточки, и плетет, и вьет, вьет, как заведенный. А она устроилась себе удобненько, потом встает: вот тут нехорошо, поправь, старик… он снова носится, она снова проверяет: о’кей, теперь можешь меня иметь, вот ты постарался – я, пожалуйста, это ценю. И эти вяхири исчезают из кадра, там, наверху, и это тоже очень символично.
Я всегда знал, что я гений.
Благодаря липе.
И последний день – день смерти.
Я и не заметил, что произошло, а камера более чувствительна – она ухватила момент, в который в комнату вдруг ворвалось солнце.
Солнце впервые в жизни заходило в мою комнату – липы больше не было, и не было больше никаких преград для его лучей. И кадры оказались как будто высвеченные.
Я монтировал «Липу», наверно, год.
У меня получился часовой фильм, от которого дух захватывало и сердце замирало. У меня впереди было блестящее будущее.
За счет липы.
Это не мои слова – это я читал в рецензиях после фестиваля.
Попугаи
Я возвращаюсь по пробкам из Урсуса, от сломанного навигатора, с сотней в кармане.
Но сначала мне пришлось покружить по новому району, никто понятия не имел, где дом номер восемнадцать, а когда я нашел его, оказалось, что негде парковаться, потому что парковочные места только для жителей дома. И я должен был вылезать и с сумкой пиликать еще минимум полкилометра.
Теперь так принято, что люди хотят жить на охраняемых территорях. Цена охраняемого жилища гораздо выше: тем, кто в нем живет, кажется, что так они в большей безопасности.
Я приезжаю на десятый этаж, звоню.
Открывает милая дама.
– Вы должны были приехать раньше.
– Пробки, – говорю я виновато, несмотря на то что я должен был приехать с часу до двух, а сейчас без пятнадцати два. Но горький опыт научил меня тому, что с клиентом лучше не спорить.
Клиент всегда прав.
Всегда.
Дама проводит меня в комнату и показывает на столик. На столике лежит пульт.
– Это пульт. Он сломался, – говорит она.
Сломался. Сам решил сегодня с утра, что сломается, – и сломался. Вот так пульт.
Люди удивительные существа – они думают, что если соврут, то будет легче. Вот пульт, он сам, а я ни при чем.
Я беру его в руки – он липкий.
– Что-то пролилось?
– Да вы что! – дама обижена.
Я открываю панель. Обычный пульт: пластиковый, мягкие прорезиненные кнопочки, диоды, плата – никакой специальной философии.
И все залито каким-то липким свинством. Сладкий чай или, может, какой-нибудь
Вынимаю, показываю.
– Да точно, ну что вы, точно никто ничего не проливал, слово даю!
Нет, конечно. Это пульт сам себе в серединку написал кока-колой. Так, как обычно и делают пульты после работы, тайком, перед телевизором. Чтобы тот не зазнавался.
Вытаскиваю резинки, плату достаточно будет протереть спиртом или бензином, остальное – под кран, мою, сушу, остается только подклеить кнопочки, это занимает несколько минут – и пульт совершенно здоров.
Сама работа не стоит выеденного яйца, но езды-то!
Я бы мог работать таксистом и неплохо зарабатывать – потому что езды обычно бывает больше, чем собственно работы.
– Семьдесят, – говорю я, цена довольно высокая, но ведь я ехал целый час, а возвращаться буду два, значит – почти бесплатно. Правда, новый пульт стоит пятьдесят, но они ведь не продаются в мясных магазинах, а магазинов с пультами рядом с домом обычно не бывает.
Она достает сотню и горячо меня благодарит, спасибо, спасибо, до свидания. Сумка на плечо, снова прогулка до машины, очень полезное занятие.
Возвращаюсь Иерусалимскими Аллеями, потому что пол-Урсуса раскопали, и попадаю в еще большее дерьмо. Я понятия не имел, что перед Лопушанской строят какой-то мост, он был в планах лет тридцать, и тут вдруг здрасьте-пожалуйста, ни с того ни с сего вздумали его вдруг строить. Причем на всякий случай сразу с двух сторон, как всегда в этой стране. Потрясающе!
Передо мной, куда хватает глаза, тянется длинная череда автомобилей с включенными стоп-сигналами. Аж красное все.
Последний раз я ездил тут с Мартой в Лесную Подкову. И разумеется, как обычно, на обочине валялись какие-то бетонные плиты, какие-то кучи земли высились, за годы своего существования обросшие сорняками и крапивой, но чтобы вот так вдруг взять – и начать работать?!!
У нас что, опять «Евро»?!!
Мы с Мартой ездили каждую вторую субботу месяца к ее друзьям, такая вот светская традиция, на приватные показы фильмов. У Адама с Сусанной, ее подругой по учебе, был гениальный дом, они его получили от предков – на собственном участке в три тысячи метров. Каждый месяц они приглашали нас, соседей из Подковы и еще одну пару из Миланувка, для того чтобы вместе посмотреть фильм, поделиться мнениями о нем, каждый раз кто-то из нас привозил фильм, который, по его мнению, стоило посмотреть.
И Адам опускал из-за балки белый экран, занимающий всю стену, дети, двое малышей трех и шести лет, отправлялись спать, хотя загнать их в постель с первого раза удавалось не всегда, мы гасили свет – и смотрели кино. Девушки всегда готовили что-нибудь пожевать.
Поначалу я злился, потому что во время таких просмотров комментариев было больше, чем диалогов на экране, но потом я понял, что кино было только поводом, чтобы встретиться, – и дальше уже все было понятно.
С мая эти показы переносились на открытый воздух, и тогда мы сразу чувствовали себя словно в отпуске.