Хьюстон, у нас проблема

Грохоля Катажина

– Да, да, – она кивает, соглашаясь. – Для него все приготовлено и упаковано – там, в кухне. Милый, пан Зигмунт меня отвезет, а ты не пропадай, я тебе позвоню, как только буду знать, что и как.

– Я к тебе в пятницу приду.

– В пятницу или в субботу, посмотрим. Вот тут я оставляю документы, тут – счета, – матушка ведет меня в кухню, где на тумбочках лежат какие-то бумажки, – тут вот ключи, второй комплект у пана Зигмунта будет, если вдруг что случится – он ближе живет, а где пробки – ты знаешь…

Матерь Божья,

это уже слишком. Счета, ключи, пробки, ключ от подвала, завещание… В этом вся моя матушка: на три дня покидает дом – но как будто на три года минимум уезжает в далекую заграницу.

– Я здесь жил, если ты не забыла.

– Да, но я хочу тебя предупредить, чтобы ты не трогал вот эту розетку, – матушка наклоняется и показывает мне розетку за тумбочкой, почти над самым плинтусом, очень низко, мы никогда ею не пользовались. – Тут вот что-то такое происходит, если включаешь в нее что-нибудь – сразу пробки вышибает, поэтому ты ее лучше не трогай.

Во время трехдневного отсутствия матери я просто обязан прийти в ее квартиру, отодвинуть тумбочку и включить что-нибудь в эту розетку – спасибо ей за то, что она сподвигла меня на эту мысль, сам бы я ни за что не додумался.

– И не включай чайник, потому что он будет кипятить воду бесконечно. Мне надо купить новый, но я пока слежу за ним и выключаю сразу, как только вода закипает. А ты лучше не трогай. Я его вообще, пожалуй, отключу от розетки. Тут вот, сбоку, я положила ключ от почтового ящика, туда надо будет заглянуть хотя бы разочек, но это я попрошу пана Зигмунта.

Она осматривает квартиру, как будто получила двухлетний контракт на работу за границей и вообще не уверена, что когда-нибудь вернется.

– Мама, ты что, не собираешься возвращаться? – не выдерживаю я.

– Ну что за ерунду ты говоришь, – возмущается она. – Просто нужно же обеспечить безопасность в случае чего.

– О’кей, – говорю я и перестаю ее нервировать.

Пускай делает что хочет, я буду хорошим сыном.

– Ну, и самое важное, – матушка наклоняется и берет на руки эту псину. – Геракл. Милый мой сыночек, ты не бойся Иеремушку, не бойся. Возьми его на руки.

Я послушно встаю и протягиваю руки.

Пес начинает перебирать всеми четырьмя лапами в воздухе с такой скоростью, что удивительно, как это он не взлетает. И извергает из себя какие-то звуки, похожие на крик чайки. Да точно – чайка! Я всегда знал, что он мне напоминает какую-то птицу.

– Собачечка моя, маленький мой, ну ладно, ладно, – матушка утыкается лицом в его щуплое напряженное тельце. – Иеремушка тебя не будет обижать, нет, нет. Ну, милый, – это уже снова мне, – увози его!

Первый раз в жизни я держу этого уродца на руках. Он замер. И весь как будто из железа. Даже дрожать перестал, весь напрягся как струна. Матушка ему надевает шлейку.

Как, ну как я с «этим» покажусь у себя на районе?!!

– Открывай сумку, – приказывает матушка, –

и клади его туда осторожно. Только подожди – я поцелую его еще разочек.

Пес снова начинает махать ногами в воздухе, в ее сторону. И – да нет, клянусь! Так и есть! – я вижу у матери слезы на глазах…

Flashback

Вот не выношу, когда меня ставят к стенке.

Я принес этого уродца домой в розовой сумке с окошком. Поставил сумку в комнате на пол. Открыл.

Пес скукожился в самом конце сумки и выходить не собирался. Да и хрен с ним. Пусть сидит.

Я занялся своими делами, посмотрел фильм, который взял уже пару недель назад у Бартека, – пес все сидел внутри розового – да и хрен с ним. Я заглянул к нему пару раз, но он при виде меня становился еще меньше. И не собирался выходить по-прежнему. Не скулил, не кричал чайкой, вообще не двигался. Я ему налил воды в миску, насыпал корма.

Звонит мамуля – «как дела у Гераклика»?

– Отлично, – говорю я, потому что дела и правда идут великолепно.

Нормальный пес хотя бы вышел из этой сумки и осмотрелся, куда он попал. Но этот – и не пес, и не нормальный. Я иду в душ, решив ему не мешать. Выхожу из душа, заглядываю в сумку – пес исчез. Иду в кухню – там его нет. Проверяю в ванной – нет. Смотрю в спальне – нет. Балкон открыт, и от этого мне становится жарко. Я выхожу, смотрю на газон – ничего не видно, темно же. На балконе пса нет. Я закрываю балкон, одеваюсь, бегу вниз. Хожу, как идиот, по чужим какашкам, но ничего, похожего на эту имитацию собаки, под моим балконом не валяется. Фух.

– А ну уйди с газона, траву топчешь, ты что, таблички не видишь, ослеп?!! – слышу я из окна на первом этаже. Голос того мужика с таксой.

Я бегу, как ракета, наверх.

Был и сплыл – ну как так может быть?

Начинаю метр за метром обыскивать свою не такую уж большую квартиру, методично и старательно: кухня, двери закрыть, шкафчики открыть, посмотреть на всякий случай даже в верхних, холодильник, может быть, он случайно туда влез, когда я что-то вынимал… Нет. Духовку он открыть не мог. В кухне чисто. Закрываю кухню, иду в коридор, закрываю все двери, проверяю каждый сантиметр пола.

Ложусь на живот, заглядываю под шкаф – его после предыдущих хозяев реставрировали, он здоровый, глубокий, на ножках, «чтобы было удобнее полы мыть» (вообще-то совсем и не удобней, потому что нужно на пол ложиться, чтобы туда дотянуться).

Шарю там рукой на ощупь, выгребаю кучу пыли.

Марта что, никогда там не пылесосила?

До стены не дотягиваюсь.

И не вижу ничего, потому что свет туда не доходит, а фонарь у меня в машине, не бежать же вниз еще раз. Беру камеру, делаю снимок со вспышкой, перекачиваю снимок на флешку, смотрю. Да, вот он, этот уродец, лежит в самом углу, глаза красным светятся от вспышки.