i 77717a20ea2cf885

Admin

– А, вот ты про кого. Куда он денется, найду... Нет, это мы тебя, голуба, ещё по одному параметру протестируем: чем ты владеть сумеешь, мечом, ножом или какой ещё железкой. Вчера у тебя вроде неплохо получилось, по рассказам мужичков-то. Сымпровизировала с прутом или опыт какой имелся?

Я спотыкаюсь на ровном месте.

– Гала! Даже не вздумай! Какой меч? Да я покалечусь сразу же, и это будет на твоей совести, так и знай!

– Покалечишься - не страшно, вылечу, - рассеяно отвечает та. И спохватывается.
– Постой-ка! Что, так плохо? Совсем ничем не владеешь? А как же тебя угораздило раптора кокнуть?

И приходится мне рассказывать обо всём в подробностях. Я выкладываю и про нелепую схватку, которая для меня закончилась благополучно только по случайности, и про то, как позорно бежала от зверя, и лишь сходство девичьего голоска с голосом моей дочки заставило повернуть назад, и про железный прут из чужой ограды, и, наконец, про то, как вообще сюда попала. А потом повторяю то же самое, только в хронологическом порядке.

За это время мы успеваем вернуться в дом и осесть на кухне. Гала уже поставила на плиту чайник, положила Норе какой-то кашки, выставила из массивного буфета на стол большие керамические кружки и несколько баночек с мёдом - судя по цвету, разного вида. Низкий стол придвинут к большому угловому дивану, устланному пёстрыми лоскутными ковриками, и то, что столешница почти вровень с диваном - удобно; и то, что от плиты и уходящей в стену небольшой печи-голландки веет теплом и покоем - хорошо, правильно, по-домашнему. А полки на Галиной кухне не только с посудой, есть среди них и книжные, подальше от печного угла. С такой кухни и уходить не хочется, и необходимость в других комнатах отпадает, если только ты не одна живёшь...

Гала была одна. Одинокая женщина всегда почувствует такую же.

Утро наступает окончательно, и хозяйка, поморщившись от слишком яркого света, приспускает штору на окне. Я давно скинула и плед, и ветровку, но Гала так и остаётся в свитере. Люди подобной конституции часто зябнут. А скорее всего, ей просто неможилось: и тени под глазами обозначились, и то и дело потирала висок, как от головной боли. Ничего удивительного: полночи провозилась с раненой девочкой, а потом, должно быть, сразу же взялась за меня. Было у неё хоть немного времени, чтобы поспать?

Она расспрашивает обо мне, о семье, о работе, о том, что мне нравится, и от чего стараюсь отвертеться, какими были обстоятельства моего рождения и рождения дочек, живы ли родители... Выпытывает моё настоящее имя, хмыкает. Заваривает и, наконец, разливает душистый травяной чай. Суёт мне кружку под нос.

– Определи состав.

– Душица, - тотчас отвечаю. А что гадать-то, я же видела, какие травки с пучков, развешанных вдоль печки, она отщипывает.
– Мелисса, лимонник.
– Принюхиваюсь.
– Зверобой, немного багульника, календула, шалфей. И какая-то ягода чувствуется.

– Ягоду и не узнаешь, она местная. Молодец. Хоть в чём-то молодец.

– И о чём это говорит?
– я заедаю обидное "хоть в чём-то" ложечкой мёда.
– Мёд каштановый?

– Он и есть.
– Гала наклоняет над своей розеткой банку, через край неспешно переваливается тягучая душистая струя. Я уже напробовалась, до сих пор во рту ощущается лёгкая терпкость со специфической горчинкой. Из-за неё каштановый мёд не все любят, а вот мне он по душе.
– Говорит лишь о том, что со временем из тебя может получиться неплохая травница.
– Она подхватывает остатнюю каплю чайной ложкой, завинчивает крышку на банке.
– Неплохой способ заработать

себе на кусочек хлеба с маслом, но и только. Подойдёт как запасной вариант. А мы ищем нечто большее.
– Со вкусом отхлебывает из своей чашки.

– И?
– тороплю я.

Красиво изогнув бровь, она не спеша облизывает ложку. Вздыхает.

– И пока не находим. Предварительные результаты не очень-то радуют. Вот смотри, - Гала отставляет чай, загибает палец: - Насчёт того, что вчера тебя амазонкой называли, не обольщайся. Люди любят привычные ярлыки вешать. Увидели тебя с копьём - всё, амазонка. Им и невдомёк, что материнский инстинкт сработал: ты дитя спасала, любая мать в таком состоянии врага на части порвёт. А вот если предложат тебе: ещё раз на раптора сходишь? Добровольно, прямо сейчас? Вооружат как следует, хоть пикой, хоть мечом, кольчугу выделят ни чета вчерашней, может, и помощника дадут - и скажут: зарубишь ящера в капусту - и прямой наводкой топай к себе, на Землю! Пойдёшь?

Мёд вдруг кажется мне абсолютно безвкусным.

– А ещё есть варианты?
– угрюмо спрашиваю.
– Или только так?

– Вот-вот. Если скажут, что только так - ты, может, и пойдёшь, но без особой охоты. Нет в тебе "упоения в бою у чёрной бездны на краю", не воительница ты. Это раз. Магия тебе чужда абсолютно. Два.
– Она загибает второй палец.
– Иначе шарахнула бы по ящеру файерболом или чистой энергией, заодно полквартала разнесла бы. В момент катарсиса маги-новички, даже слабые, выбросов силы не контролируют.

Она задумывается. Тянет руку за спину, не глядя, открывает ящичек комода, извлекает и плюхает на стол тяжёлый серебряный портсигар, а затем и большую морскую раковину. С некоторым опозданием до меня доходит, что это пепельница: хоть она и помыта, и начищена, а всё же слабый запах табака хранит. Гала вещает дальше:

– Знахарство, ведовство и целительство, как производные от магии, так же для тебя закрыты. Псина у тебя умница, но не фамильяр. Ты её не чуешь абсолютно, хотя она тебя с полумысли ловит, просто разбалована, так что ты и не друид, и не оборотень. Это три.

Одно радует - не оборотень...

– Общение с духами и потусторонним миром исключается; у реки крутились несколько русалок, ты их даже не заметила. В транс так и не вошла, а проснись в тебе дар - никакие воспоминания о доме не отвлекли бы. Стало быть, не спирит, не гадалка, не потенциальный некромант. Четыре.
– Она тряхнула получившимся кулаком.
– И вот смотрю я на тебя, такую бесталанную, и думаю: как ты здесь выживешь вообще?

– Га-ала, - тяну я.
– Так всё плохо? Что же делать-то? И почему назад нельзя? Просто назад? Ведь я здесь совершенно лишняя, кому я тут нужна?

Отодвинув окончательно пустую чашку, она взирает на меня c жалостью, подперев щеку ладонью. Нора тем временем в очередной раз впустую вылизывает посудину, напивается из близстоящего ведёрка с водой и, подумав, плюхается мне на ноги. Шумно вздыхает и закрывает глаза.

– Очень не люблю читать новичкам эту вводную лекцию, - говорит вдруг ведунья.
– Но что поделать, придётся. Чтобы не было этих бесконечных "отчего" и "почему", давай-ка, я вывалю на тебя всю инфу сразу, а ты по ходу пьесы задавай вопросы, но только безо всяких истерик типа "не может быть". Потому что многое из того, что ты слышишь, будет страшно, неприятно и нежелательно к пониманию.