И аз воздам
Шрифт:
— Слушай, а давай мы себе медовый месяц устроим после теткиного отъезда? — вдруг оживился Лешик.
— Как это, медовый месяц? Подожди, я же на работе, ты тоже…
— Да ты не поняла! — начал он обрадованно объяснять свою идею. — Настоящий медовый месяц мы потом устроим, когда поженимся. Поживем у моих на море недельку, у них в элитном поселке коттедж, потом за границу поедем, а сейчас можно дней на десять тур купить в Египет или Тунис. Там тепло, море…ну не на десять, хоть на неделю. как тебе мое предложение? Деньги у меня есть, я на свадьбу откладывал, путевки сейчас недорогие, не сезон, так что все обойдется недорого, а удовольствия получим — море! Тебя твоя Фатеевна отпустит на неделю за свой счет?
Сопротивляться
Тетка Таня оказалась не так страшна, как я себе представляла поначалу. У нее не было той провинциальной бесцеремонности, которой я опасалась, даже наоборот — выглядела она неплохо для женщины под пятьдесят, активная, в меру говорливая и не наглая. Приехав вечером с Лешиком, она окинула взглядом холл, камин и с интересом заглянула вовнутрь.
— Добрый вечер, Валерия, Татьяна Ивановна, — и протянула мне руку. Рука была шершавая, теплая и жесткая. Энергичная дама…
— Здравствуйте, Татьяна Ивановна, — я постаралась улыбнуться и вообще вести себя как радушная хозяйка.
— Хорошая у вас квартира, — оценила мое жилье гостья. — Вы одна живете?
Я жила одна уже шесть лет, с тех самых пор, как мама вышла замуж за Юрика и уехала к нему жить. Юрик, Юрий Васильевич, был младше нее на двенадцать лет, но это не помешало ему не только влюбиться в мою мать, но и настойчиво обивать порог нашего дома до тех пор, пока она не согласилась стать его женой. Все эти ухаживания продолжались почти год и за это время я успела пройти путь от насмешливо-иронического отношения к Юрику до сдержанно-уважительного. Юрик был врачом и приехал в Питер на учебу в ГИДУВ. Внешне он не представлял из себя ничего особенного — в нем не было ни высокого роста, ни широченных плеч, а с виду он мне почему-то напоминал Антона Павловича Чехова с портрета, висящего в школьном кабинете литературы. Но это только на первый взгляд, а вот врачом он был первоклассным, это я уже потом успела оценить. Работал он в небольшой больнице в Архипо-Осиповке и был, что говорится, мастером на все руки. Мы с мамой жили вдвоем после того, как отец ушел от нас, когда я еще училась в школе и уехал к себе на родину, в Воронеж. Мама всегда прекрасно выглядела, следила за собой и ничуть не обабилась даже после сорока. Как и где они познакомились с Юриком, осталось тайной, но его настойчивость сделала свое дело и мама, махнув рукой на промозглый Питер, улетела в даль светлую и даже пошла на то, что родила девочку. Кате было уже четыре года, Юрик был счастлив, а мама похорошела настолько, что никто не давал ей больше тридцати пяти. Перебрасываясь письмами через инет, я была в курсе их дел, но встречались мы только раз в год, когда я приезжала к ним на недельку в отпуск. Перебираться в Питер Юрик отказался наотрез.
Все это я поведала Татьяне Ивановне, которая с большим интересом выслушала рассказ, постукивая рукой по столу и рассматривая меня оценивающим взглядом. Сидеть под таким обстрелом было крайне неудобно и я то и дело находила себе занятие, чтобы не ежиться и не стесняться. Помыла посуду, протерла чашки и тарелки, чего отродясь не делала, замариновала мясо на несколько дней вперед, освободила полки холодильника от завалов и даже перечистила столовый мельхиор, потемневший от времени.
Татьяна Ивановна оказалась плохой рассказчицей. Фразы у нее были рубленые, скорее всего походили на приказы, о родителях Лешика она упомянула только, что
— А где вы работаете? — вопрос я задала исключительно из вежливости, чтобы иметь хоть какое-то представление о семье будущих родственников.
— На киностудии, режиссером. — Татьяна Ивановна посмотрела на меня так, как будто я предложила ей порыться в помойном ведре. — Вы что, считаете, что Новороссийск такой захолустный город, что в нем не может быть своей киностудии?
Вызов и надменность, прозвучавшие в ее ответе, шокировал меня настолько, что я никак не могла понять, что могло вызвать такую реакцию и поспешила сгладить острые углы.
— Нет, почему же… я никогда не была в Новороссийске и уж тем более понятия не имею, есть там киностудия или нет. Там большой порт…
— Да, очень большой, — сделала она ударение на втором слове. — И через него идет очень много грузов. Кстати, вы никогда не пробовали сниматься в кино?
— Нет, — поспешила я обойти очередную щекотливую тему про порт, в которой опять прозвучал непонятный вызов. Она что, считает, что я пытаюсь наложить лапу на миллионы будущего свекра? — В кино я не снималась и не собираюсь. Это не для меня…актриса из меня никудышная, да и неинтересно мне это.
— Неинтересно, пока не начали, — отрезала Татьяна Ивановна. — Если бы вы попробовали, то сразу поняли бы, что это затягивает, как омут. Вы не видите себя со стороны, не видите своих достоинств и недостатков, не видите, как вы ходите, как двигаетесь, как едите, спите, разговариваете. Даже голос, звучащий с экрана, будет для вас не тем, к которому вы привыкли за все годы жизни. Иногда все же стоит пойти на съемки, чтобы трезво оценить себя и понять, что вы делаете хорошо, а что у вас получается отвратительно. У каждого есть что-то притягательное, что надо развивать в себе, но для этого необходимо провести работу над собой и не бояться трудностей. Вы что думаете, все актеры такие умные и обаятельные? Да ничего подобного! Но они трудятся над собой постоянно, прокручивая километры пленки, чтобы увидеть только один свой жест, один взгляд, от которого потом будут сходить с ума их поклонники в кинозалах. Вот сейчас вы сидите, согнувшись, и вся ваша поза выражает неуверенность в себе. Выпрямите спину, поднимите подбородок — и вы королева, а не прачка. Но для того, чтобы из вас получилась королева, надо еще работать и работать, надо научиться контролировать себя везде, каждый свой взгляд и жест. Приобретите уверенность в себе и своих силах, тогда вас заметят окружающие и ни один мужчина не останется к вам равнодушным. Научитесь правильно делать самые обыденные вещи и будете всегда неотразимой. Пройдитесь-ка по кухне, милочка, — вдруг приказала она.
— Татьяна Ивановна, — ее странный монолог был понятен, но неприятен и я не могла пока что облечь в слова причину этой неприязни, — я не хочу сниматься в кино и я вполне устраиваю сама себя такой, какая я есть. Вы смотрите на меня со своей точки зрения, но я совершенно другая…и мне не хотелось бы что-то менять в себе.
— Глупости, — уже мягче сказала она, — в нас всегда есть то, что мы хотели бы изменить, только боимся себе в этом признаться. Вы не хотите постараться даже ради Алексея?
— Если бы ему что-то не нравилось во мне, он бы уже сказал об этом.
— Хорошо, — неожиданно хлопнула в ладоши Татьяна Ивановна, — Сейчас уже поздно и я поеду отдыхать, а завтра я приглашаю вас в театр. Я уже взяла билеты, — безапелляционным тоном она поставила меня в известность о своих планах, — пойдем на «Бориса Годунова» в Мариинку. Встретимся у входа слева, у самой афиши.
Только проводив Татьяну Ивановну с Лёшиком до дверей, я наконец расслабилась. Неприятный напор и вызов во всех разговорах тяготили меня настолько, что впору было хлопнуть стакан и завалиться спать.