И аз воздам
Шрифт:
— Бальтазар? — отозвался вопросом же старик; Курт мотнул головой:
— Этому он поверит еще меньше… В конце концов, докажи, что ты настоящий посланник Господа, а не моя выдумка, скажи мне то, о чем я не знаю и не догадываюсь! Назови причину того, что втянуло Каспара в эту историю!
— Вы знаете, майстер инквизитор, — возразил старик спокойно. — Просто в вас вновь проснулся ваш мелкий курсантский грешок: вы боитесь делать выводы, опасаясь ошибиться… В этом расследовании вы поразительно часто поддавались этой слабости. Полагаю, мы оба понимаем, что вас выбило из колеи; и оба же знаем, что для восстановления душевного равновесия вам надлежит отыскать вашего давнего врага и помешать ему сделать то, что он задумал. А для этого — вы должны сами осознать, что
— Одному из своих богов, — тихо проговорил Курт, и старик торжественно кивнул:
— Прекрасно, майстер инквизитор. И что это означает?
— Что одну тварь он все-таки сюда протащил, — так же негромко, но уже уверенней отозвался он. — Видимо, не столь разрушительной сути и более сдержанную, если до нас не дошло сведений о каких-то невероятных событиях, но, как бы там ни было, где-то здесь, среди людей, уже есть один из них.
— Прекрасно, — повторил Мельхиор тихо и серьезно.
Глава 32
Курт медленно перевел дыхание, прикрыв глаза; лишь сейчас он осознал, что все это время глухо, противно ныла голова, словно где-то во лбу поселился упрямый каменный червь, методично прогрызающий себе путь. Лишь теперь, сломив сопротивление то ли рассудка, то ли, напротив, животного инстинкта, в сознание мало-помалу начало проникать ощущение невероятности происходящего, абсурда, бреда…
— А весь наш мир — не абсурден ли? — передернул плечами старик, глядя на его лицо с состраданием. — Вы видели клипот, майстер инквизитор, и вас все еще смущает происходящее?
— Но это не клипот, — с внезапной усталостью и невероятным трудом выговаривая каждое слово, сказал Курт и повел рукой, указав словно на весь застывший мир разом. — И ты сказал, что вернуть все на круги своя я смогу, когда пойму, что происходит. Я понял. Что дальше? Почему все осталось, как было?
— Потому что врата оставили брешь в гранях этого мира? — вопросом отозвался старик. — И одна из ветвей древа миров, разбив окно, вторглась в людское жилище?
— Arbor… mundi [117] ? — растерянно переспросил Курт и поморщился, ощутив, как боль над переносицей вспыхнула внезапно остро и пронзительно; Мельхиор медленно кивнул:
117
Arbor mundi — "мировое древо" (лат.).
— Это еще один вопрос на вашем экзамене, майстер инквизитор. Найдите эту ветвь, отсеките ее — и путь будет закрыт.
— Путь… для кого?
— Вы заметили, что ваш гость явился не один? А ведь это только его свита, и по ту сторону врат, на том конце ветви, еще множество сущностей, которые были бы не прочь посетить этот мир.
— И где я тебе возьму это дерево? — раздраженно спросил Курт, демонстративно поведя рукой: — Тут, видишь ли, не сад, из деревянного здесь только скамейки, и…
Он запнулся, краем глаза видя довольную усмешку старика, и замер, уставясь на крохотное зеленое пятнышко чуть в стороне, у самого подножия пилона, где когда-то стояла скульптура Всадника.
— Его же там не было, — чуть слышно проговорил Курт, глядя на небольшой росток, тянущийся из трещины в плите, на какую-то ладонь возвышаясь над полом. — Что за шутки?
— Не было, или вы не видели? — вкрадчиво уточнил Мельхиор и, вздохнув, кивнул на росток: — Вот ваше древо, майстер инквизитор. Одна из его ветвей — лишняя. Срежьте ее, и защитник явится, и все закончится.
— Какую именно?
— А это вы должны решить сами. Отсеките дурную ветвь. В огонь бросать не обязательно.
Курт замялся, опасаясь тронуться с места; казалось, стоит сделать шаг — и это застывшее время сорвется в галоп, и неведомо как
Он шагнул вперед неуверенно и опасливо, приблизился к ростку и, подумав, медленно опустился перед ним на корточки, упершись в пол коленом. На мгновение возникла мысль решить проблему просто — методом одного македонского царя, однако взгляд, брошенный на обломки статуи, мысль эту задушил в зародыше.
— И как я узнаю, какая ветка… неправильная? — спросил он отчего-то шепотом, не слишком надеясь на ответ, и вздрогнул, когда голос старика прозвучал чрезмерно громко:
— Вы ведь инквизитор? Один из лучших, славный своими прозрениями и недюжинной интуицией, так приложите их к делу и определите ересь.
— И что будет, если я сделаю неправильный выбор?
— Лучше вам не ошибаться, — коротко ответил Мельхиор.
— Это глупо, — пробормотал он, глядя на четыре отростка, которые и ветками-то было нельзя назвать даже с большой натяжкой. — По сути, сейчас все зависит от того, что сделает с каким-то деревом какой-то следователь, славный помимо прозрений дурной привычкой делать глупости. Не похоже на подход Господа Бога к решению проблем мироздания.
— Хочу напомнить вам, майстер инквизитор, что когда-то все проблемы мироздания зависели от того, что Господь позволил двум людям самим решить, как им быть с каким-то деревом… Нравится вам это или нет, но Создатель признает человечество достаточно взрослым для того, чтобы отвечать за последствия принятых им решений.
Курт болезненно поморщился, однако собственное мнение о степени взрослости рода людского и его способности отвечать за то, что творит, все же решил придержать; его мнение здесь самоочевидно никого не волновало, и на исход дела оно явно не влияло никак.
Он осторожно придвинулся ближе к ростку и наклонился, упершись ладонью в пол, всматриваясь в тонкий стебель и ярко-зеленые, словно умытые дождем, листья. Определить, что это за растение, каким деревом стал бы этот росток в будущем, никак не получалось — стоило лишь подумать, что листья определенно имеют очертания вязовых, как что-то неуловимо менялось, и можно было с уверенностью говорить, что это, несомненно, дуб. Однако уже через мгновение что-то менялось снова, и росток виделся маленькой осиной, а то и вовсе елью или чем-то совершенно незнакомым, нездешним, не виденным вообще ни разу за долгие тридцать с лишним лет жизни. Росток будто жил своей отдельной жизнью в своем отдельном маленьком мире; в том мире, посреди пустоты, в которой его не с чем было сравнить, он был и впрямь деревом — высоким, крепким, с массивным стволом, перед которым пилоны собора казались тростинками, готовыми обломиться от малейшего ветерка. Ствол тянулся ввысь, раскидывая широкие ветви далеко в стороны и к несуществующим небесам, и приходилось задирать голову до боли в шее, чтобы увидеть, как его макушка теряется в небесной тверди, уходя далеко за пределы видимости. Крона расходилась широким навесом, мощные толстые ветви делились на все более тонкие, словно широкая проезжая дорога — на бесчисленное множество дорог, дорожек и тропинок, и даже можно было увидеть столь же несметное число путников на этих дорогах; что-то или кто-то двигалось вверх и вниз, в стороны, вперед и назад, и если присмотреться — можно было уловить облик каждой из этих неисчислимых точек, разглядеть вид каждого существа, снующего туда и сюда по ветвям-дорогам, и можно было увидеть, что множество этих ветвей похожи на ночные дороги, по которым с немыслимой скоростью несутся не то повозки, не то люди, не то вовсе какие-то невиданные создания, едва не сталкиваясь друг с другом и лишь каким-то чудом не срываясь в пустоту. И пустота тоже вдруг показалась не такой уж пустой — изредка в ней словно метались небольшие светлячки, не вливаясь в общий поток, оставаясь над этим беспрестанным движением, над суетой и бегом, двигаясь не вдоль ветвей-дорог, а отрываясь от них и переносясь с одной на другую, вниз и вверх, теряясь в кроне…