И будем живы
Шрифт:
Но вот как все обернулось…
Погруженный в невеселые мысли, Дауд сел в свой старенький зеленый «Москвич» и покатил домой. На службе, собственно говоря, в такой ситуации и делать-то было нечего.
Его дом был угловым, в самом начале их улицы. Начинал его строить еще отец Дауда. А достраивал повзрослевший и ставший самостоятельным сын. Пусть его дом был не таким роскошным, как некоторые особняки в городе, и даже не таким основательным, как многие другие дома на их улице. Но зато, каждый кирпич аккуратной кладки, каждая досочка чердачной обшивки, каждый оконный наличник были ему знакомы, и казалось, улыбались хозяину, когда он появлялся возле своих владений. И в доме его тоже встретят улыбками. Его Элиза — невысокая, с виду хрупкая и изящная, но гибкая и выносливая, умеющая легко, весело
В доме были гости — их бывшая соседка Мадина со своим старшим сыном Алхазуром, ровесником Лемы. Когда хозяин появился на пороге, они собрались уже уходить. Алхазур, сосредоточенно пыхтя, пытался заправить в штаны вылезшую рубаху. Его щеки алели, как маков цвет, бисеринки пота выступили над рыжеватыми бровями. Судя по его внешнему виду, только что закончилась очередная борцовская схватка двух приятелей на полу детской комнаты, застеленном основательным, толстым ковром. А судя по лучащейся мордахе Лемы, сегодня поединок закончился явно не в пользу гостя. Ну, ничего. В другой раз поквитаются. Тем более, что Алхазур использует любой повод, лишь бы вырваться к баловавшим его старикам Мадины и вдоволь погарцевать по этой окраинной, напоминающей деревенскую, улице со своим дружком. Неизвестно, ведут ли они какие-то счеты между собой, но горе тому, даже из старших пацанов, кто попытается тронуть хотя бы одного из этой парочки!..
Дауд серьезно, с уважением пожал руку гостю-мужчине. Улыбнулся Мадине.
— Привет, соседка!
Та тепло улыбнулась в ответ:
— Здравствуй, сосед!
Это обращение, давно ставшее для них дружеским паролем, впервые слетело с легкого языка Дауда, заводилы всех детских развлечений на их улице, еще тогда, когда Мадина была совсем ребенком. Казалось бы, простые, незатейливые слова, но они неизменно вызывали у них встречные улыбки. Когда Мадина, под руководством матери, впервые самостоятельно испекла лепешки, она гордо понесла гостинец на пробу соседям. И Дауд был первым, кто вкусил ее хлеб, солидно, но от души похвалив стряпню маленькой хозяйки. А потом они повзрослели. Мадина была очень красива. Но их взаимная симпатия так и не переросла в нечто большее, чем обычная дружеская приязнь двух молодых людей, знающих друг друга с детства. Дауд, отслужив в армии, вернулся на родную улицу и, достроив новый дом, начатый отцом, женился. Мадина тоже вышла замуж и перешла в семью мужа, в дом своего свекра. Она родила своего первенца в тот же месяц, когда у Дауда с Элизой появился на свет маленький Лема. И когда Мадина навещала своих стариков, она непременно заглядывала и к соседям. Две молодых матери с удовольствием общались друг с другом, обсуждая достижения своих малышей, делясь женскими секретами, присматривая сразу за двумя колясками, если одной из них нужно было ненадолго отлучиться. Когда мужа Мадины внезапно убила скоротечная страшная болезнь, молодая женщина, вырываясь из обстановки того дома, в котором все напоминало о ее беде, часто отводила душу в общении с доброжелательной, тактичной, неназойливой Элизой.
— Что так быстро засобирались?
— Да мы давно у вас. Мальчишки сегодня уже, наверное, дырку в ковре протерли.
— Ничего, их дело мужское. Нечего джигитам с женщинами сидеть, разговоры слушать. А? Пошли, покажу новый приемчик! — и Дауд подмигнул сразу обоим польщенным его вниманием «джигитам».
— В другой раз. Спасибо.
Алхазур было нахмурился, но его мать только подняла красивую тонкую бровь, и пацан, задавив недовольство, послушно пошел к двери, напоследок махнув приятелю и вежливо попрощавшись со старшими хозяевами.
Дауд, дождавшись, пока жена с сыном проводят гостей, устало сел за стол.
— Что-то случилось? — Элиза, отправив сына смотреть видик, чтобы не мешал отцу отдохнуть и спокойно пообедать, вернулась к мужу.
— Да
— Зачем?
— В городе все тревожней. Всякая шпана творит, что хочет. А у меня среди них много «приятелей».
— Это так серьезно? Кто-то конкретно угрожал?
— Пока нет. Но они могут не угрожать и не предупреждать. Помнишь, что стало с семьями оппозиции?
Элиза хмуро кивнула.
Об этом не трубили «независимые» СМИ, ни слова не говорили официальные лица. И никто во всей остальной России не знал того, что знал каждый житель Чечни.
Когда представители оппозиции, недовольные разгоном законно избранного парламента республики и безумной политикой Дудаева, потребовали проведения настоящих, легитимных выборов, генерал-диктатор согласился. Трон под ним шатался, и сила ему противостояла серьезная: бывшие депутаты парламента — люди с авторитетом; многие муфтии, озабоченные тем, что религию превращают в орудие межнациональной розни; члены Верховного и Конституционного суда республики, недовольные укреплением дудаевского единовластия; крупные бизнесмены, для предприятий которых антирусский геноцид стал катастрофой; сплоченные и организованные сподвижники Гантамирова. Но, в одну из ночей, когда лидеры оппозиции и их наиболее активные сторонники собрались в городской мэрии, их атаковали отряды дудаевских головорезов. Да только противостояли бандитам не продувные мелкотравчатые политики, а настоящие мужчины. Большинство из них сумело вырваться из горящей мэрии и пробиться через заслоны боевиков. Но и дома их ждали засады и облавы. А еще — черная весть о том, что дудаевцы во многих семьях захватили в заложники детей. Кто-то пошел сдаваться, в надежде хотя бы такой ценой спасти своего ребенка. Но ни их, и ни одного из похищенных детей больше никто и никогда не видел.
— Хорошо. Если нужно… — Не договорив, Элиза отправилась на кухню, где уже вовсю гремела сковородками и кастрюлями Аида.
Что бы ни происходило в этом мире, но главу семьи все равно надо кормить.
На улице, у их ворот просигналила какая-то машина и веселый голос крикнул:
— Эй, хозяин! Дома?
Дауд выглянул в открытое окно. В проеме ворот, приоткрыв вваренную прямо в одно из полотнищ металлическую калитку, стоял незнакомый парень в камуфляжной форме, с коротким автоматом, небрежно свисающим с плеча. У него за спиной виднелся кусочек борта обычного патрульного «Жигуленка».
Наверное со службы, с поручением, кто-нибудь из новичков. Меняются, как перчатки, не уследишь.
— Проходи, сейчас выйду, — отозвался Дауд.
И тут, что-то словно кольнуло его в сердце. Уж слишком напряженная была у гостя улыбка, нехорошая. Увидел Дауд и другое: какой-то странный силуэт над невысоким кирпичным забором, чуть сбоку от ворот. И уже уходя за стену от длинной очереди, ударившей по окну, он понял, что это было: лицо человека, прильнувшего к прицелу стоящего на сошках ручного пулемета.
Пуля успела вспороть ему кожу на голове. Липкая кровь потекла в глаза и клок мокрых, срубленных ударом волос упал на кончик носа. Дауд смахнул их рукой, размазав кровь по всему лицу. Отпрыгнув в сторону, на корточках рванулся к кобуре, висящей на спинке стула. «Макаров» выскользнул из своей кожаной спальни, рука привычно легла на рифленую рукоять… И тут за его спиной раздался страшный, безумный крик Элизы.
Дауд оглянулся.
На пороге комнаты, свернувшись калачиком и прижав руки к груди, лежал Лема. Его лицо сморщилось, сжалось от страха и боли. А по спине, по выпирающей из-под футболки мальчишеской лопатке, из развороченного пулей выходного отверстия одна за одной наплывали багровые густеющие волны.
Элиза стояла перед сыном на коленях и, боясь дотронуться до ребенка, то снова начинала кричать, то в безумии впивалась зубами в свои кулаки. За спиной матери появилась Аида. Остановившимися, округлившимися в ужасе глазами она глядела на перемазанное кровью лицо отца, на лежащего брата, на кричащую мать.
Во дворе послышался дробный топот обутых в тяжелые ботинки ног. Убийцы не боялись и бежали в открытую. Они услышали крик Элизы. Но неверно истолковали его. Они были уверены, что убили мужчину, и теперь спешили убрать ненужных свидетелей — его жену и детей.