И целого мира мало
Шрифт:
– Выходим через два часа. Можете это время радоваться, какие вы будете потом богатые, – сказал он своим людям.
Один из них протянул Ренару свинцовый ящик.
– Плутоний, сэр, – сказал он, покраснев от напряжения.
Ренар взял ящик, будто он ничего не весил. Он стал сильнее, чем когда-либо. Ящик он передал Трухину, который изо всех сил старался не показать, какая это тяжесть.
– Экструдер найдешь в помещении рядом с реактором, – сказал Ренар. – Займись.
Трухин кивнул и вышел.
Когда осмотр лодки закончили,
– Реактор заглушен, – сказал он. – Все готово. Как было запланировано. Твой вертолет готов?
– Он меня заберет через полчаса, – ответила она.
Он огляделся и увидел, что они здесь одни. Подойдя к ней вплотную, он заглянул ей в глаза. Наступил момент, которого он давно ждал и боялся. Ренар протянул руку и погладил ее по волосам.
– Вот и конец, – тихо сказал он.
– Это не конец. Это начало. Мир никогда не будет прежним.
– Хотел бы я увидеть это вместе с тобой. Она замялась и потом произнесла:
– Мне... мне тоже этого хотелось бы. Он чувствовал, что она очень не хочет никаких нежностей. И как ему ни хотелось обнять ее и поцеловать, он подавил этот порыв. Если она желает расстаться холодно, так тому и быть.
Ренар снял капитанскую фуражку. Несмотря на застывшую половину лица, он не мог скрыть скорби. Попытался дотронуться до ее щеки, но остановился – остановил руку на полдороги и вместо этого просто помахал рукой.
– Будущее за тобой. Пусть оно тебе будет в радость.
Он подал ей фуражку, повернулся и пошел на лодку.
Электра смотрела ему вслед со смешанным чувством. Она хотела от него отвязаться, и в то же время ей хотелось прижать его к груди. Уходя в люк, он повернулся и посмотрел на нее последним долгим взглядом. Она могла бы поклясться, что на глазах у него были слезы. В груди у нее поднялся ком, и несколько страшных секунд она боролась с собой, чтобы не броситься к Ренару.
Он одними губами произнес "До свидания" и исчез внутри лодки. Электра чуть не вскрикнула, будто половина ее души пыталась выдраться из тела.
"Черт тебя побери! – прикрикнула она на себя мысленно. – Ты выше этого! Сейчас не время для слабости! Для "чувств", от которых никакой пользы!"
И она отбросила теплоту, которая еще оставалась у нее в душе. С этой минуты ее сердце стало куском льда. Это было неприятное и непривычное ощущение, и она разозлилась, но взяла себя в руки. Гнев и ярость надо куда-то направить, пока они не сожрали ее, и она знала, куда.
Выполняя приказ Электры, Габор отвел Бонда и Кристмас в спальню Электры и заставил Бонда сесть на искусный резной деревянный стул с прямой спинкой. Руки его приковали к наручникам, вделанным в сиденье по бокам. Он пытался сопротивляться, но наручники держали крепко.
– И что теперь? – спросил Бонд. – Старая игра в "злорадство – пытка – и еще злорадство"?
Будто в ответ на эти слова Электра вошла в комнату, бросила на пол капитанскую фуражку, подошла к Бонду и поцеловала его в щеку, глядя в упор на Кристмас.
– Джеймс Бонд! – сказала она ласково-ласково. – Если бы только не лез в это дело, через несколько лет мы могли бы встретиться снова и опять стать любовниками.
При этих словах Кристмас нахмурила бровь. Электра повернулась к ней:
– Вы не ослышались, моя милая. Я сказала "любовниками". Вы же не собирались завладеть Джеймсом единолично? Разве вы не знаете? Джеймс Бонд – самая большая свинья в мире. Он – очень сексуальная свинья, это я вам могу подтвердить, но все равно свинья. – Она кивнула Габору: – Отведи ее к Ренару и оставь нас. Я думаю, он найдет, чем ее развлечь в последний час ее жизни. Скажите "bon voyage", моя милая.
Кристмас увели, и Бонд успел заметить страх в ее глазах. Когда дверь захлопнулась, на витражах мелькнули силуэты уходивших и раздалось эхо их шагов на лестнице.
Электра подошла к большому круглому окну, откуда открывался вид на Стамбул.
– Симпатичная девица, – сказала она. – Ее ты тоже имел?
Бонд оставил вопрос без ответа.
– Не надо было тебе отвергать меня, Джеймс. Я могла бы дать тебе весь мир, – сказала она с явным злорадством.
– Весь мир – этого мало, – устало ответил он.
– Дурацкие сантименты!
– Фамильный девиз, – объяснил он. Она нахмурилась и подошла к нему, крадучись, медленно, склонилась над ним и запустила пальцы ему в волосы. Запах от нее шел сильный, мускусный.
– Разве не прекрасно это здание? Моему отцу стоило усилий его нанять. Турецкое правительство не соглашалось. Но согласилось, когда он их убедил, что их нефть дороже их истории.
Она наклонилась поближе и прикусила его ухо.
– Джеймс, ты и на вкус восхитителен. Как обидно, что мы оказались по разные стороны баррикады!
– Тебе еще не поздно передумать, – предложил он.
– Не обманывай себя, Джеймс. Ты обречен, и ты это знаешь.
Ее ногти пробежали по правой щеке, по контуру еле заметного шрама.
– Здесь на раскопках нашли несколько прелестных ваз. И еще вот этот стул... – Она небрежным жестом подняла руку и размотала из-за головы Бонда кожаную полосу, прикрепленную к стулу деревянным винтом. – Кажется, мы в наших авантюрах забываем старые добрые способы, как ты думаешь?
Она туго обмотала гарроту вокруг шеи Бонда и повернула винт на одно деление. Когда железный стержень уперся в шею, эффект был моментальным. Голова Бонда дернулась назад. Это устройство не просто душило – оно пробивало позвоночник.