И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
— Так, три года я отбыл в Национальной Народной Армии, там я уже был подмастерьем. Мне хотелось учиться, но не хватало полной средней школы и абитуры. В ННА я посещал все, какие были, учебные курсы и повысил свое образование по математике и физике.
— Математика и физика? — удивляется Фрейндлих. — Неужели? Вы что, хотели стать физиком?
— Да, — говорит Миша тихо. — Этого мне хотелось. — И он кивает, как он кивал бы вслед сновидению, которое уже давно улетело далеко-далеко, в бархатную пустыню времени. Несмотря на это, усердие, с которым он посещал курсы, было не напрасным, он кое-что понимает в физике, математике и технике, а научные библиотеки в ГДР были отличными, это надо признать,
— А после ННА я приехал сюда, — продолжает он, — мне был двадцать один год, теперь мне двадцать девять, с четырнадцати до семнадцати ученик, потом подмастерье, после армии мастер, все вместе, таким образом, двенадцать лет. Двенадцать лет я работаю по своей специальности, господин Фрейндлих. Но, собственно, — поймите меня правильно, конечно, я рад воссоединению и тому, что у нас теперь рыночное хозяйство, свобода и демократия, это ясно, — но, собственно, в деловом отношении, господин Фрейндлих, у нас тогда все было в порядке. Не смотрите на меня так! — просит он и думает: может быть, он знает, что я метис? У нас была Штази, но и у них было Управление по охране Конституции и еще по крайней мере три другие подобные службы. — Я вам объясню, в чем дело, господин Фрейндлих. Видите ли, этот магазин называли производственным кооперативом ремесленников, ПКР, ударение на «кооператив». Мы были кооперативными, а не государственными. Вы скажете, все, что не было государственным, не имело льгот по снабжению, но это не так. Кооперативные предприятия тоже не являлись частной собственностью. Народное предприятие «Санитас» поставляло на распределительную базу все, что производило, а оттуда уже снабжали нас, и нам всегда хватало. Это было спокойным, надежным делом для меня и четырех моих мастеров.
— А где они теперь, эти четверо?
— После воссоединения я с ними рассчитался, и с тех пор магазин принадлежит мне. У меня есть все документы, можете взглянуть. Конечно, мне пришлось взять кредит.
— Кредит? Под какие гарантии вы получили кредит, господин Кафанке?
— Магазин и моя специальность, мое трудолюбие… Гарантии, достаточные для банка. Я никогда не имел дела с «Тройханд», кооперативное — это хотя и не частное, но и не государственное, правда?
Авось, он это проглотит, — конечно, здесь нет ни слова правды. То есть, правда то, что мне принадлежит магазин. То, что не было ничего с «Тройханд», — тоже правда. Только банковского кредита я никогда не получал. Деньги давало то, чем мы с Левой Петраковым занимались в последние месяцы. Фрейндлиху я сказал только «то так, то эдак», и он тут же назвал это «не совсем кошерным», у него на это нюх. Хотя при этом он вообще не еврей, он уж точно гой, если еще и не христианин!
— А теперь все это изменится во мгновение ока, мой дорогой, — говорит Фрейндлих. И опять хлопает по плечу.
— Изменится? — спрашивает Миша.
— И еще как! Вы даже не представляете себе, что здесь будет, — говорит Фрейндлих и потирает руки. — Здесь возникнет большой жилой массив, огромный. Но не из ваших мерзких пролетарских сборно-щитовых силосных бункеров, в которых панели тут же расходятся, ха-ха-ха, не-ет, дружище Кафанке, вы когда-нибудь думали о том, где будет столица объединенной Германии?
— Столица Ге…
— Никогда об этом не думали?
— Нет, господин Фрейндлих. Господи, уж не думаете ли вы, что в Берлине?
— Ну, где же еще, дружище!
— В Берлине… — повторяет бассет потрясенно, и от возбуждения у него глаза выкатываются
— Скоро будет голосование в бундестаге. Но только молчок, не то все сюда ринутся. Будете держать язык за зубами, слово?
— Слово, господин Фрейндлих. О Боже, Боже, Боже! Берлин, 32 километра отсюда, министерства и министры, и канцлер, и…
— Ну да, дружище! Вы думаете, я здесь шутки ради, в вашей дыре? Вам некуда будет деваться от работы. Те, кто сюда приедет, привыкли жить в роскоши. Наши ванные комнаты, наши холодильники, наши унитазы — а не ночные горшки Народного предприятия «Санитас». Не в обиду вам будет сказано, но если вы посмотрите каталоги, то сами скажете…
— Понятно, — говорит Миша и растерянно сопит, — и если для всех, кто приедет, построят дома…
— …Тогда им нужна будет наша продукция в сотнях тысяч экземпляров. Наконец-то до вас дошло, браво, господин Кафанке! Тогда нам придется работать сверхурочно, вам некогда будет спать, и мы все на этом сможем заработать себе сундуки золота, ха-ха-ха!
Тут Миша тоже рассмеялся, ха-ха-ха!
— Конечно, мы выбрали довольно много таких магазинов, как ваш, в бывшей ГДР, я вам прямо скажу. Вам одному никогда не справиться, вы понимаете, почему?
— Конечно, понимаю.
— Нам нужны здесь площади под склады, частные магазины, такие, как ваш, где нет проблем с имущественными отношениями, вы понимаете, чтобы быть уверенным, что не придет кто-нибудь и не скажет, что раньше это все принадлежало ему.
Именно этот страх не дает Ольге Наврот спать ночами и еще долго будет мучить людей в домиках Сухого Дола, домиках времен Гитлера. Но Мише это невдомек. Ему нечего бояться, теперь ему все нипочем, очевидно, раз в жизни каждому выпадает счастье, даже маленьким людям.
— Нам надо организовать склады, у вас тоже будет склад, господин Кафанке. О заказах вы сами позаботитесь, это ваше дело; все, что вы заработаете на заказах, — ваша прибыль. Мы будем только поставлять вам — на самых выгодных условиях, конечно, таких условий вы нигде не найдете, — и такие товары тоже.
— У-условия? — спрашивает Миша. — Какие условия?
— Условия долгосрочного платежа, размер взносов устанавливаете практически вы сами. Вообще-то вы должны были бы единовременно, ха-ха-ха, но мы же понимаем, что сначала у вас должны появиться накопления, для нас имеют силу рекомендации бундестага — «разбивать платежи по частям». Мы всегда готовы пойти вам навстречу, как вы установите, конечно, так и будет, у нас индивидуальные договорные условия. Подумайте-ка еще раз хорошенько! Я оставлю вам здесь каталоги и завтра приду снова, тогда мы доведем это дело до конца.
Так все и было.
На следующий день Миша в предвкушении доходов получает множество ванн, унитазов и душевых кабин, стиральных машин и биде, всех этих чудес с чудесными названиями «Juwel» и «Karat», «Brilliant» и «Ronda», «Bellino» и «Lonina», «Courage» и «Samoa». Они с Фрейндлихом заключают у нотариуса договор, согласно которому Миша должен выплатить смехотворную сумму, 20 тысяч марок (у него сейчас есть целых 29 тысяч, больше ни гроша, но такой возможности никогда больше не будет), а остаток за полученное надо выплатить за 24 месяца, нет, лучше за 36.
— Не стоит идти на риск, господин Кафанке! — смеется Фрейндлих. — Никакого риска, сделайте так, чтобы вам было как можно удобнее, и, если вам понадобится отсрочка или вы просрочите платеж, не унывайте, обратитесь к Фрейндлиху, ха-ха-ха! Вы пока еще не курица, которая несет золотые яйца, пока еще, но скоро вы ей станете, мы вам в этом поможем, чем только можем. Но нам на Западе золотые яйца тоже никто в гнездышко не кладет, нам для этого приходится работать, не разгибая спины, вы же понимаете!