И дети их после них
Шрифт:
– Ну так куда ты едешь? – снова спросила Ванесса, зажав ногами колесо велосипеда, чтобы не дать ему улизнуть.
– Домой.
– Уже?
– А что так?
– Выпить не хочешь?
– Куда это ты смотришь?
– Никуда…
Антони почувствовал, что краснеет. Он снова опустил глаза.
– Ну ты и извращенец. Показать, как я загорела?
И Ванесса показала ему более светлую кожу на бедре. Антони отступил назад, чтобы высвободить колесо.
– Мне надо ехать.
– Слушай, кончай. Что ты тут педика из себя строишь?
Кузина уже успела открыть бутылку и теперь потешалась у нее за спиной. Но она все-таки поспешила ему на помощь.
– Ладно,
Она сделала еще глоток, на подбородке у нее блестело пиво. Антони снова попытался высвободиться, но Ванесса его не отпускала. Она стала кривляться.
– Антони.
Она протянула руку к его щеке, и мальчик почувствовал прикосновение ее ладони. Кожа у девушки была на удивление прохладной. Особенно кончики пальцев. Она улыбнулась ему. Он чувствовал себя полным дураком. Она расхохоталась.
– Ладно, катись!
Он рванул с места.
Спиной он ощущал их взгляды и при повороте на улицу Клеман-Адер даже не притормозил. Совершенно безлюдная в этот час улица круто спускалась к центру города. Небо на горизонте окрасилось в преувеличенно яркие цвета. Антони был как пьяный и, выпустив руль, раскинул руки. Его майка билась на ветру от бешеной скорости. На секунду он закрыл глаза, слушая свист ветра в ушах. Он несся как сумасшедший по полумертвому, странно скроенному городу, выстроенному на косогоре и под мостом. Его била дрожь, и он был до безобразия молодой.
Смех папаши Грандеманжа Антони узнал сразу. Соседи, должно быть, пили с предками аперитив на террасе. Он сделал крюк, чтобы к ним подъехать. Дом Казати был построен очень просто, вокруг не было ничего, только полузасохшая лужайка, шуршавшая под ногами, как мятая бумага. Отец, которому невмоготу уже было ухаживать за участком и косить траву, полностью перешел на гербициды. Теперь он мог со спокойной совестью смотреть по воскресеньям «Гран-при». Это было единственное или почти единственное, что радовало его сердце, не считая фильмов с Клинтом Иствудом и «Пушек острова Наварон». У Антони с отцом было мало общего, но их сближало хотя бы это: телик, механические виды спорта, фильмы про войну. Когда они сидели в полумраке гостиной, каждый в своем углу, это были моменты наибольшей близости, которую они себе позволяли.
В течение всей жизни родители Антони лелеяли мечту «построиться», заиметь «хижину», и худо-бедно у них это получилось. Через каких-то двадцать лет они выплатят кредит и станут полноправными домовладельцами. Стены из гипсокартона, двускатная крыша, как обычно строят в регионах, где полгода идут дожди. Электрическое отопление давало минимум тепла и огромные счета на оплату. А еще в доме были две спальни, встроенная кухня, кожаный диван и сервант с люневильской фаянсовой посудой [4] . Большей частью Антони чувствовал там себя дома.
4
Имеется в виду фаянсовая посуда, произведенная в городе Люневиль на знаменитой фаянсовой мануфактуре, открытой в 1730 году и существующей до сих пор.
– Гляди-ка, а вот и наш красавчик.
Эвелин Грандеманж первой заметила Антони. Она знала его еще совсем маленьким. Он даже первые шаги сделал на дорожке перед их домом.
– Как подумаю, что он сделал свой первый шаг на нашей дорожке…
Ее муж кивнул. Коттеджному поселку Ла Грапп исполнилось уже больше пятнадцати лет. Жили там как в деревне, или почти так. Отец Антони взглянул на часы.
– И где ты был?
Антони ответил, что провел
– Я заезжал сегодня к Шмидтам, – сказал отец.
– Я там все закончил…
– Да, но ты забыл перчатки. Иди сюда, садись.
Взрослые сидели на складных стульях вокруг пластмассового садового столика. Все баловались пивком, и только Эвелин пила портвейн.
– От тебя пахнет тиной, – заметила Элен, мать Антони.
– Мы купались.
– Я думала, что ты брезгуешь. Смотри, покроешься весь прыщами. Там же полно сточных вод.
Отец заметил, что он от этого не умрет.
– Сходи лучше себе за стулом, – сказала мать.
Папаша Грандеманж похлопал себя ладонью по ляжке, в шутку предлагая Антони сесть к нему на колени.
– Давай, не стесняйся, не упадешь.
Это был двухметровый детина с огромными, жесткими, как деревяшки, ручищами, на которых недоставало трех фаланг. На охоту он ходил с особым ружьем, позволявшим ему нажимать на курок безымянным пальцем. К тому же он был неисправимый остряк, правда, над его остротами мало кто смеялся. Антони знал кучу людей, которые шутили вот так же, больше из вежливости.
– Я все равно не останусь.
– А куда это ты собрался?
Антони повернулся к отцу. Лицо у того вдруг стало жестким, матовая кожа натянулась. Красиво.
– Завтра же суббота, – ответил Антони.
– Да оставь ты его, у него каникулы.
Это вмешался сосед. Отец вздохнул. С Люком Грандеманжем они раньше работали вместе на складе Рекселя, сразу после остановки доменных печей. Они оказались среди первых, кто уволился по собственному желанию и переквалифицировался потом по программе переобучения в водителей автопогрузчиков. В то время такое решение показалось им правильным: катайся себе целый день на автокаре – как будто игра. А потом на Патрика Казати посыпались неприятности. В один день он лишился и водительских прав, и работы – по одной и той же причине. На права ему удалось пересдать после полугода административных заморочек и занятий в «Синем Кресте» [5] . А вот с работой в долине было трудно, и он в конце концов решил стать самому себе работодателем. Он купил грузовик «Ивеко», газонокосилку, инструменты и комбинезон с вышитой на нем собственной фамилией. Теперь он подрабатывал то там, то тут, главным образом неофициально. В хорошие месяцы ему удавалось заработать четыре-пять тысяч. Вместе с зарплатой Элен этого более-менее хватало на жизнь. Лето – горячая пора, и он привлек к работе Антони: подстригать лужайки, чистить бассейны. Особенно полезной его помощь оказывалась, когда Патрик был с похмелья. В то утро Антони как раз подстригал кусты у доктора Шмидта.
5
Международная федерация Синего Креста – организация, основанная в Берне (Швейцария) с целью оказания помощи людям, страдающим разными зависимостями, в том числе и алкогольной.
Отец выудил из стоящей у его ног сумки-холодильника бутылку пива, открыл ее и протянул Антони.
– Этому только бы из дома сбежать.
– Такой возраст, – философски заметил сосед.
Из-под футболки у него торчал живот – бледная, не слишком-то привлекательная масса. Он встал, уступая Антони свое место.
– Давай, присядь на две секунды. Расскажи что-нибудь.
– А ведь он еще вырос, правда? – сказала Эвелин.
Элен Казати тоже стала уговаривать его остаться, напомнив, что дом – это не отель и не ресторан. Каждая проходящая секунда отнимала у него частичку тусовки в Дремблуа.