И-е рус,олим
Шрифт:
Потом бежали уже непонятно куда. От чего я бежала, как в последний раз? От смерти? От настигающей судьбы? От момента превращения из человека в дичь, от чужой воли, желающей пожрать меня? Всю меня заполняла уже застланная кровавым туманом картина -- от живого еще тела отхватывают куски плоти, и сознание присутствует при этом... Я вижу, как меня расчленяют...
– - Пошли, пошли,-- монотонно торопил Давид.-- Ну пожалуйста, Белла!
От этого голоса было еще страшнее, потому что ладонь Давида была просто мокрая, сухой язык почти со слышным шуршанием терся
Тошнило. Желудок поднялся и, как сердце, бился о ребра. Очень тошнило. Я хотела остановиться около урны, но Давид не позволил.
Теперь я знаю, как путают следы. Что-то чудовищное, что-то животное было в том, как мы перебегали пространства, освещенные тускло-желтым, как взгляд льва, фонарным светом. Как сдерживали рвущийся жалобный всхлип, замирая в темноте углов и прорех в домах. Как вжимались в плоскости стен на открытых улицах, возвращались, кружили, прячась в липком наваристом бульоне этой жертвенной ночи.
Ужас, охвативший меня, не сковал тело, наоборот, он просто свернул тоненькую шейку моему ночному разуму и переполнил жаждой выживания спинной мозг. Никогда не была я такой ловкой, сильной и быстрой. Вот только тошнило. И слова выдавливались толчками, как кровь... и больше походили на скулеж -у меня и хрип -- у Давида. Не знаю, сколько это продолжалось...
Наконец, я поняла, что уже глубокая ночь, что мы находимся в Нахлаоте, почти у дома Давида.
– - К тебе?
– - выдавила я.
– - Не знаю. Видишь, кот на капоте не тот. Должен быть рыжий, а этот... как в десантном комбинезоне. Спрячься в подъезде.
Я видела, как он, оглядываясь, подошел к своей брошенной на обочине желтой машине, опасливо согнал кота, открыл капот и словно сунул голову в пасть льва. Вытащил оттуда какой-то шампур, понес его под фонарь. Пятнистый кот вошел в мой подъезд, внимательно посмотрел на меня и затем перевел испытующий взгляд на Давида. Мне стало не по себе. Я подошла к Давиду, он пристально рассматривал эту маслянистую железку.
– - Видишь,-- сказал он, озираясь,-- на самом минимуме. Когда я выходил, было чуть больше... Значит, ко мне нельзя. К тебе тем более. Что же делать? На улицах почти не осталось людей... Нас все легче найти.
– - Все,-- объявила я.-- За тем домом живет моя знакомая. Я иду к ней. Хочешь, идем со мной.
– - Конечно!
– - как-то даже воспрял Давид.-- Быстрее!
Мы подошли к старому маленькому домику, стоявшему чуть поодаль от других зданий. Долго звонили. Светлана не открывала.
– - Это твоя близкая подруга?
– - Нет.
– - Ну, все равно,-- махнул он рукой и стал шарить по карманам.-- Черт, нож потерял.
Он пошел вдоль стен, проверяя обветшавшие окна. Одно оказалось открытым. Давид понимающе усмехнулся и вытер полой рубашки потное лицо:
– - Видишь, все правильно. Нам пытаются помочь. Когда действуешь
Он неловко залез в окно и открыл дверь изнутри. Свет он мне зажечь не дал, а я слишком редко бывала у Светы, чтобы ориентироваться в темноте. Наконец, мы сумели закрыть все жалюзи. Тогда Давид разрешил включить одну лампочку, в коридоре, где не было окон.
Он чуть успокоился, я сразу расслабилась, но тут где-то рядом заорали кошки, и стало еще хуже. Орали они как-то неправильно. Давид снова потушил свет. Какое-то время мы напряженно слушали ужасные, похожие на детские, вопли. Они то удалялись, то приближались. Кружили вокруг дома, но вроде бы стали стихать. Давид шепотом сказал:
– - Все. От нас уже ничего не зависит.
– - Ты ведь что-то знаешь!
– - сорвалась я.-- Или хотя бы догадываешься! Что это?
– - Ничего я не знаю! Только чувствую, как он просыпается.
– - Кто?
– - Не знаю. Город... вулкан... Ну, я правда не знаю. У меня другое знание. Я чувствую, что... как бы это тебе сказать... Ну, скажем, вот так -экологический кризис в последней стадии. Я имею в виду духовную экологию.
– - Какую?
– - Ну, типа чем пророки пугали... Я так себе это объяснил.
Я помолчала. Я не знала, что он имеет в виду. И спросила:
– - А при чем здесь мы? Что ему нужно от тебя?
– - "Нужно" -- это человеческая категория. Просто через каждую душу идет линия фронта. И сегодня пытаются прорваться на моем участке... Ты чувствуешь, как все неустойчиво? Неважно... Ложись на диван, постарайся уснуть.
– - Я не смогу. Давид. Если нас... найдут, что тогда?
– - Не знаю. Ничего хорошего. Я прилягу, ладно? Устал...
– - Конечно. А что мне делать?
– - Ничего. Главное, никак себя не обозначай.
Он как будто уснул. Я с трудом различила на циферблате -- уже четыре. Одиночество растворило меня в этой старой развалюхе. Готовность дать отпор неизвестности истощилась.
Я сидела на скрипучем стуле в чужом жилье и боролась с острым рецидивом детского страха темноты и насилия. Вслушивалась. Капает вода. А раньше, вроде, не капала... Какой-то треск в стене. Или это оконная рама? Где-то проехал мотоцикл... На улице послышался какой-то шорох, приближается, стих под дверью. Стало неправдоподобно тихо. Что они там делают, под дверью?
Я все-таки заставила себя встать и очень медленно двинулась к двери. Счастье, что в Израиле нет половиц, а каменные плиты не скрипят... Из-за двери, из самой щели донесся протяжный НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ вздох.
Медленно выпрямившись, захлебнувшись ужасом, тихо пятилась я от двери, понимая, что это -- ВСЁ. Так я уперлась в стенку и уже по ней доползла до дивана. И поняла, что мне нужно вжаться в человеческое тело, скрючиться, умереть хотя бы не в одиночестве.
Я вцепилась в Давида, бормоча, что там кто-то есть, там, за дверью, он вынюхал нас, а дверь хлипкая и старая, сейчас все и произойдет, ты понял, это все, это конец...