И к волшебникам не ходите
Шрифт:
Я бы понял, если бы она засмеялась над этим сентиментальным лепетом. Я бы понял, если бы она цинично сопоставила стоимость браунстоуна в этом районе Бруклина с жалованьем библиотекаря. Но мне показалось, что она была подавлена моими словами. Докурив сигарету в две торопливые затяжки и, не говоря ни слова, она поднялась из--за стола и вышла из кафе. Я задержался, может быть, на две--три минуты, рассчитываясь с официантом. Когда я вышел на улицу, ее не было. Я подумал, что она могла пойти к остановке сабвея и, действительно, подбежав туда, увидел тонкую фигурку, спускавшуюся под землю. Я остановился, вдруг подумав, что это иначе как женской дурью не назовешь и бегать за ней не следует. Я разозлился. И это чувство усилилось, когда я вспомнил
( Не знал, что ты пишешь такие хорошие стихи, ( сказал я Борису вечером.
Он изменился в лице.
( Она дала тебе это читать?
( Нет, только спросила похожа ли девушка на рисунке на нее.
Он хотел еще что--то сказать, но, передумав, ушел к себе в мастерскую. Отец Владимир, с удивлением наблюдавший эту сцену, спросил меня, что произошло, но я толком не знал, как ему объяснить это. Катя не появлялась. Борис стал избегать встречаться со мной. По вечерам я не слышал его обычного топтания у мольберта. Возвращаясь с работы и подходя к дому, я видел в окне его силуэт у письменного стола. Может быть через неделю, уже пожалев о своей злости, я нашел в кармане куртки смятую карточку "Камажа" с ее телефоном. На другом конце провода включился автоответчик. Я попросил ее позвонить. Она не ответила.
Теперь, когда я возвращался домой, почтовый ящик был уже пуст, а моя корреспонденция лежала у двери моей комнаты. Из этого я сделал вывод, что Борис продолжает писать ей и получает ответы. Я не знал, виделись ли они. Если виделись, то к чему была эта переписка?
Так прошел месяц или немного больше. Потом почта снова стала оставаться в ящике. Я, признаюсь, с толикой злорадства, думал, что и в его письмах она смогла найти нечто такое, что заставило ее перечеркнуть их отношения. На несколько дней у меня возникла надежда, что теперь она позвонит мне, но она не позвонила. Наблюдательный отец Владимир немедленно использовал момент, чтобы помирить нас.
– - Не знаю, что там у вас было, но полагаю, что больше нет. Обнимитесь и забудьте о плохом.
Мы так и сделали, успешно миновав тему нашей несчастливой влюбленности. Борис, стремясь сбросить душевное напряжение последних недель, с головой погрузился в работу. Наша жизнь и отношения как будто начали входить в прежнее русло. Но это нам только казалось.
Была суббота. К тому времени, когда мы Борисом проснулись, отец Владимир уже принес из лавки свежие кайзеровские булки, швейцарский сыр и полфунта лососины. Это было замечательное солнечное утро, когда кажется, что пятна утреннего солнца на стенах, хлеб и сыр на столе, запах кофе и есть квинтэссенцией домашнего счастья. Когда раздался звонок, я только вышел из душа и, поскольку был ближе всех к двери, пошел открывать. На пороге стояла женщина лет пятидесяти, прижимавшая к груди черную сумочку. Не знаю как, но я понял, что это Катина мать и отчего--то испугался.
( Здравствуйте, вы Боря? Я ( Катина мама, ( сказала она.
( Нет, я не Борис, ( я показал жестом, чтобы она проходила.
( Нет?
– - как будто расстроилась она. ( А Борис дома?
( Проходите, он наверху.
С опаской оглядываясь на меня и по--прежнему прижимая к груди сумочку, она поднялась наверх.
( Это ( Катина мама, ( представил я ее. ( Это ( Боря, это ( отец Владимир.
( С Катей что--то случилось? ( спросил Борис и по тому, как он разволновался, я понял, что на самом деле ни у него ни у меня этот роман не закончился и мы оба готовы к дальнейшему его развитию.
( А чего стоять--то, садитесь, ( предложил отец Владимир и гостья послушно села. ( Ну, рассказывайте, что у вас?
( Вы писали письма моей дочери, ( обратилась
( Да, я писал.
( Они все здесь, ( она открыла сумку и, вытащив наружу пачку писем, стянутых красной конторской резинкой, положила ее на стол между тарелками и чашками.
– - Я хотела вернуть их вам.
( Почему? ( выдохнул Борис.
( Вы знаете Боря, Катя умерла. У нее был рак. Мы приехали в Америку в надежде, что ее здесь спасут. Она была очень молодая. Ей было всего 22 года. В этом возрасте у человека очень активный обмен веществ и поэтому метастазы распространились быстро. Ее прооперировали, но было уже поздно. Она хранила эти письма в больнице и перечитывала их до последнего дня. Вот, ( она подвинула их к Борису, -- теперь они снова ваши.
( Откуда у человека в 22 года, ( спросил отец Владимир растерянно, ( может взяться рак?
( Вы ( американцы даже не представляете, где мы живем, ( с горечью сказала гостья. ( Там у нас все отравлено. Вода, земля, воздух. Ах... ( она махнула рукой, словно объяснять нам это было бессмысленно, и поднялась. ( Ну вот, что еще сказать? На следующей неделе я уезжаю. Там с письмами я положила листик с адресом кладбища и как найти могилку. Я не уверена, что смогу бывать здесь часто. Знаете визы, да и денег на эти поездки нет. Может вы когда--никогда проведаете ее. Если не трудно, конечно...
Она подошла к Борису с явным намерением обнять его, но поскольку он стоял в полном оцепенении, она только взяла его за руку и пожала ее. Потом она пожала руку мне. Потом отцу Всеволоду. Попрощавшись, она пошла к выходу. Мы слышали, как она спускалась по лестнице и как хлопнула дверь.
Что сказать еще, Сергей? Эта "могилка" убила меня наповал. Говорить никто не мог. Нетвердой походкой Борис вышел из комнаты. Снова хлопнула дверь. Отец Владимир ушел к себе, и я услышал, как он тяжело опустился на колени перед иконами. Когда уже начало темнеть, мы с ним пошли искать Бориса и спустя часа полтора нашли его в Проспект--парке. Он лежал на куче прошлогодних листьев, разбросав руки и глядя в небо, на котором уже проступили звезды. Он, кажется, не слышал, как мы просили его идти домой и только когда мы стали поднимать его, он разрыдался, а мы -- следом за ним. Трое взрослых мужчин, мы сидели на земле в безлюдном ночном парке и рыдали, как дети. Отец Владимир, крестясь и вытирая рукавом плаща лицо, повторял: "Мы будем молиться за нее, Боря, мы будем молиться, Господь услышит..."
Неделю Борис был в настоящем трансе. Он перестал работать. Ему несколько раз звонили из галереи в Сохо, где должна была открыться его выставка, спрашивая, когда он привезет работы. Мы отвечали, что Борис болен и не может подойти к телефону. Это было чистой правдой, хотя, я уверен, на другом конце провода считали, что мы врем. Один раз отец Владимир чуть не силой отвез его в Троицкий храм в Астории, где отслужил панихиду по Кате.
Прошло еще несколько недель. Как--то я вернулся домой с твердым намерением попытаться уговорить его взяться за работу. Войдя в комнату я с удивлением обнаружил, что он сидел у стола с книгой. Он был настолько погружен в чтение, что не заметил, как я сел рядом. Он читал "Воссоединения" Муди, чему я поначалу был удивлен, но потом подумал, что, мол, какая разница что он читает, лишь бы это отвлекло его от мыслей о Кате. Я не представлял в тот момент насколько чтение настраивало его именно на эти мысли.
С той же простотой, с какой Катина мама сообщила нам о ее смерти, он сказал, что хочет снова встретиться с ней. Он говорил, что только эта встреча может вернуть его в прежнее состояние. Кто, если не я, мог лучше понять его чувство? Отец Владимир, знавший о книге Муди, конечно же, пытался отговорить его от этой затеи.
– - Я еще в прошлый раз отыскал в Ветхом Завете кое--что по этому поводу, -- говорил он, листая пожелтевшие страницы своей Библии.
– - Левит, глава 19--я. Вот нашел, слушай.