… и компания
Шрифт:
VII
Они вошли в контору, и Жозеф зажег лампу. После долгого дня поста, сосредоточенных размышлений и нескольких рюмок вина оба чувствовали подъем и необыкновенную ясность мысли.
На столе скопилась почта за целые сутки. Братья уселись рядом и методически стали перебирать конверты. По давно установившейся традиции они пользовались этим почетным правом единственный раз в году – в праздник Судного дня.
– От Бопнэ, – сказал Гийом, – десять штук сукна «Лю де мер».
– Сиго-Легран аннулирует свой заказ от третьего
– По какой причине?
– Да ни по какой. Просто «весьма сожалеем» и все прочее.
– Ага, Жалабер из Дижона – четыре штуки синей саржи.
– «Бон марше» [14] – посмотрим, посмотрим! «Ни в чем не нуждаемся… не стоит впредь утруждать себя… крайне сожалеем».
– Надо все-таки послать еще раз.
– Обязательно пошлем. Напрасно они воображают, что им удастся отыграться письмом.
– Братья Вернейль просят еще десять штук сукна на пробу.
14
«Бон Марше», «Бель Жардиньер», «Лувр»– универсальные магазины в Париже.
– На пробу? Мы, кажется, уже не нуждаемся ни в каких пробах.
Дурное настроение Жозефа передалось Гийому, и тот не без тревоги заметил:
– Они от нас не уйдут, как ты думаешь?
– Уйти не уйдут, но наломаются вдоволь. Знаю я все их фокусы. Вечно ворчат… Даже когда у них на полках пусто, и то они важничают. Заставили меня четыре раза к ним ездить, пока, видите ли, не решились.
– «Бель жардиньер», – продолжал Гийом.
– Как? Они?…
– «Милостивые государи», гм… «примите наши сожаления… при случае обязательно обратимся к вам… весьма интересные образцы».
– Черт бы их побрал! Все понятно… «со сделками тихо, давнишние заказы, прежняя договоренность с фирмами Эльбёфа и Рубэ». Тьфу! Гийом, дела-то ведь неважные.
– Да, и «Бон марше» и «Бель жардиньер» в один день.
– Хорошенькая почта, нечего сказать!
– Давай смотреть дальше.
Но Жозеф откинулся на спинку стула:
– В такие дни, кажется, так бы все и бросил.
Непривычная вялость Жозефа заставила Гийома насторожиться.
– Вроде Вениамина? – Вопрос Гийома против его воли прозвучал вызывающе.
– Да, вроде Вениамина.
– Ты, значит, был в курсе дела?
– Вениамин однажды мне об этом намекнул, тогда еще, в кабриолете.
Спокойный тон Жозефа распалил беспокойство Гийома.
– Чистое безумие!
– Почему же?
– Воображаю, в каком теперь положении дела Абрама и Якова.
– Дела как дела. Идут помаленьку.
– Нет, ты просто неподражаем. Что же, они, по-твоему, каменные? А огорчения?
Жозеф глубоко задумался, что могло показаться, пожалуй, даже нарочитым… Потом произнес еще медленнее:
– Огорчения? Какие огорчения?
– Все бросить, черкнуть словечко с ближайшей станции и удрать на пароходе, как последний вор. Я никогда от Вениамина этого не ждал.
Жозеф через очки
– Все-таки он сделал то, что задумал.
– Да что сделал-то?
Младший брат неопределенно махнул рукой:
– Решил попытать счастья, бросил то, что само дается в руки, чтобы начать все сызнова…
– Если не ошибаюсь, ты, кажется, одобряешь его поступок?
Жозеф ответил мягче, чем можно было ожидать:
– Не одобряю и не порицаю. Каждый… волен поступать как знает.
Услышав эти слова, Гийом вскочил из-за стола и стал посреди комнаты.
– Как так волен? Никто не волен. У каждого есть свои обязанности, и мы должны им покоряться.
– Покоряться?
Не расслышав иронии в словах брата, Гийом заходил по комнате мелкими твердыми шажками.
– Да, покоряться, и это вовсе не так просто. Это, если хочешь, труднее. Вениамин сбежал. Я называю это трусостью. Он не имел права, пойми, Жозеф, не имел никакого права. Есть вещи, которые нельзя выбросить, как пустой бочонок: дела, свою фирму, родителей, жену, детей. Мы связаны с нашим делом, как вчерашний день с сегодняшним, а сегодняшний с завтрашним и так далее… до бесконечности, связаны, как основа и уток. Вениамин хотел вырваться на свободу. Подожди, он еще увидит… Он-то уж во всяком случае не смел.
– Почему? – медленно спросил Жозеф. Но Гийом не сразу ответил па вопрос брата. Повысив голос, этот эльзасский пророк наконец заговорил:
– Потому что он француз, Жозеф, и потому что ему посчастливилось сражаться за свою страну. Вот что в первую очередь должно было его удержать.
Гийом воскресил воспоминания, которые в равной мере задевали за живое обоих младших Зимлеров.
– Он уплатил свой долг.
– Никому не дано уплатить сполна свой долг. Никому и никогда. Долг растет и растет, что ты ни делай.
– А Ламбер?
– С гибелью Ламбера Вениамин становился французом еще больше, чем прежде.
Какая-то новая мысль пришла ему в голову, и он добавил уже более спокойным тоном:
– Иногда хочется понять, почему там… под Гравлотом… погиб тот, а не другой…
Жозеф подался всем телом вперед, пристально глядя на брата.
– Он и сам задавал себе этот вопрос, Гийом. Вот что удивительно.
Но Гийома уже снова поглотили будничные, даже мелочные заботы.
– Гермина была очень недовольна его тогдашним приездом, из-за Жюстена. Он дурно влияет на мальчика. Ты понимаешь? Когда он уехал, мы вздохнули свободно.
Теперь Жозеф почувствовал, как в нем подымается неудержимый ветер гнева.
– Хватит, довольно болтать! За работу!
И он взялся за письма с холодной яростью, поразившей Гийома.
– Базэн… пять штук… во всяком случае, милостыни мы у него просить не намерены… Предлагают купить шерсть… Продается смазочное масло. Цены умеренные. Нужно бы посмотреть… «Союз французских фабрикантов сукна». Ну, эти уж хватили через край! Мы им, видите ли, не компания, но взносы наши пришлись им по вкусу… А это от кого? Гийом! Гийом! Да Гийом же! Дельмот…