И на небе есть Крест, или Ловушка для падающей звезды
Шрифт:
— Ну, так и я теперь человек не простой. Почему бы нам не пообщаться?
— Знаешь, Коля, что я тебе скажу. Кто в бедности был с тобой, того и держись. А которые перевертыши, тех избегать надо. Та родня, что тебе ровня. Так-то.
— Ладно, мама, я понял. Спать очень хочу. Устал. Извини, — сказал он виновато и ушел в спальню.
Вот и закончился этот длинный и тяжелый день. Первый из отпущенной Марселю на выполнение заказа недели.
Утром, лежа в постели, он зевал
Краснов снял гитару со стены, долго настраивал, добившись более или менее сносного звучания, тихонько наиграл мелодию, которая пришла ему в голову во время бешеной гонки по трассе. Да, неплохо. Это будет хит. Если бы такую песню написал Коля Краснов, не имеющий ничего, кроме этой гитары, никто бы про нее не узнал. Честно сказать, посредственно. Не айс. А теперь она будет звучать изо всех киосков, да еще и альбом появится, названный так же: «Не верьте…»
Не верьте, что кончился Коля Краснов. Шантель уж постарается. Вот Олег посмеется! Скажет, скатился ты, Коко, до банальщины. До голимой попсы, да и то пресомнительного качества.
Он отчетливо, до мельчайших подробностей, представил себе и снятый модным режиссером клип, и презентацию альбома, и хвалебные речи, сказанные в ответ на те хвалебные речи, что в свою очередь когда-то говорил он таким же исписавшимся. Вранье на вранье. Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку. На этом и держится весь отечественный шоубиз. И Леву Шантеля представил, запирающего деньги, пачку за пачкой, в свой бронированный сейф. К горлу сразу же подступила тошнота. Он потянулся повесить гитару обратно на стену.
— Коля? — заглянула в комнату мать. — Ты что это бренчишь с утра пораньше?
Он усмехнулся. Метко сказано: бренчишь.
— Так, ничего. — Гвоздь выпал из стены, и гитара упала, ее струны жалобно застонали.
— Коленька, я тебе помешала? — заботливо спросила мама. — Ты работай, сынок.
— Нет, не хочу. А что будет, мама, если я все это брошу?
— Что, сынок?
— Ну, музыку. То есть сцену. Карьеру, одним словом.
— И что ж ты делать будешь?
— Не знаю. Подумаю. Пойду, например, работать по специальности.
— Где?
— В Москве. Раз я там живу.
Мать немного помолчала.
— Это девка твоя новая, что ли, воду мутит? Какая специальность, Коленька? Живешь ты хорошо, и слава богу. На работе с утра до ночи не сидишь, начальство тебя не шпыняет, зарплату не задерживают, с отпуском не прижимают. Сам себе хозяин. И не вагоны разгружаешь. Гитара-то, она, чай, не мешок с мукой? «Брошу»!
— Как вы все меня понимаете! — с иронией сказал он. — Кстати, а что у тебя на работе?
— Вчера
— Зачем ты работаешь, мама? Сама описала службу как каторгу. Так зачем? Разве я денег тебе не дам?
— Как не работать-то, сынок? Среди людей живем. И ни к чему им знать, сколько и чего ты получаешь. На поезде вот приехал. Значит, больно-то не разбогател. А что в газетах пишут, так это все неправда. Я всем говорю.
— Я, пожалуй, прогуляюсь по городу. Сегодня вечером приедут мой продюсер и ведущая шоу.
— Где ж мы их всех положим-то? Разве на полу?
— Это Ева.
— Как-как?
— Ева приедет, мама.
— Коленька… Как же? Вы же с ней разошлись!
— Но я не могу разорвать существующие между нами деловые отношения, — промямлил он. — Мы вместе работаем, и эта поездка чисто деловая. Короче, мне надо переехать в гостиницу. Мне здесь неудобно, пойми.
— Понимаю. У родной матери, в родном доме неудобно.
— Ты же сама только что сказала, что бросать все глупо! Значит, я буду работать. А для этого мне нужно быть рядом с моим продюсером и моей… ведущей шоу. Все, я поехал.
— А завтракать?
— Не хочу.
От чашки кофе он бы не отказался, но продолжать этот неприятный разговор не хотелось. Никто его не понимает. И мама тоже.
Он вышел из дома и огляделся. Есть где-нибудь в родном городе приличное кафе? Где можно позавтракать, а заодно и пообедать. Он вспомнил, как проезжал мимо симпатичного домика с вывеской, на которой было витиевато написано: «Ивушка». Десять часов утра, вряд ли там есть посетители.
Метров через сто Краснов поймал-таки такси и сказал водителю, куда ехать. Когда расплачивался, таксист вдруг подмигнул:
— Как там жизнь-то, в Москве?
— Нормально.
— Ты это… Про нас песню сочини. Про родной город. Не забывай, парень, своих корней, — наставительно сказал мужик.
«Они считают меня своей собственностью. Земляки», — вздохнул Краснов и стал высматривать вчерашний павильончик. Что за черт? Двое рабочих снимают вывеску! Закрылись, что ли? Вот тебе и позавтракал!
Он так и застыл перед дверью. Потом увидел, что наготове другая вывеска.
— А почему кафе решили переименовать? — спросил он.
— В «Альтаир»-то? Хозяин распорядился. А хозяин, как известно, барин.
«Альтаир». Кажется, так назывался тот самый школьный ансамбль. Первый в жизни Краснова, который они организовали вместе с Васькой Смирновым.
— А кто хозяин? — спросил Коля, уже заранее зная ответ.
— Василий Смирнов, — важно сказал один из мужиков в спецовке.
— Понятно.
Рабочие узнали его и принялись с энтузиазмом расспрашивать про жизнь в столице.
— Как там с работой-то у вас?
— Нормально. Извините, я позавтракать пришел.