И на Солнце бывает Весна
Шрифт:
Каждый вечер я помогал печатать рукописи, и постепенно разговор с гневным редактором забылся. Пришла осень, после первых морозов мы поехали воскресным утром с Карлом Леоновичем за город собрать тронутые зазимком, а значит, утратившие горечь ягоды калины. Он радовался богатому урожаю и тому, что у него есть я - преданный юный друг, готовый помочь донести корзины с этими алыми, собранными в крупные грозди ягодами.
– Ах, удивительная, просто удивительная штука эта калина!
– повторял он.
– Даже не нужно погреба, чтобы
– Калинка-малинка моя! В саду ягода калинка!
– с задором пел я, и немец подхватывал русскую песню, и мы, два чудака, шли и приплясывали по звенящему чистотой, осыпанному, как мукой, первым инеем предзимнему лесу. Я знал только сам напев, и был удивлен, что немец хорошо знаком с русскими народными песнями, и слова, несмотря на простой задорный мотив, показались мне вовсе невеселыми. Он пел:
Ах! Под сосною под зеленою
Спать положите вы меня.
Ай, люли, люли, ай, люли, люли,
Спать положите вы меня...
Снег выпал в начале декабря, и я по заснеженным дорожкам шёл вечером к Эрдману в каморку. Кстати, к тому времени я по его наставлению бросил курить, и причиной прогулок стал только визит к одинокому учёному.
Застал я его за необычной работой: он пододвинул стол ближе к окну, нацепил на орлиный нос толстые очки и что-то паял. В комнате было дымно, пахло канифолью.
– Коленька, как хорошо, что ты пришёл! Сейчас немножко поможешь, если тебе нетрудно. Скоро, я уверен, нас ждёт настоящее событие.
– Что это у тебя такое?
– Это клеммы, катушка самоиндукции, детектор, - улыбнулся он. Эрдман подстригся, привёл в порядок бакенбарды и выглядел торжественно.
– Будем собирать с тобой приёмник, чтобы узнать, что происходит в мире науки!
– Карл Леонович, ну что ты в самом деле!
– я похлопал его по плечу.
– Собери-ка это всё, да и отнеси!
– Что?!
– он вскочил, как лев.
– Знаешь, чего мне стоило купить это? Не хочешь помогать, иди домой, мальчик! Или ты испугался слушать иностранные волны?
– Я не это имел ввиду, совсем не это!
– моя широкая улыбка, кажется, сильно его раздражала, но я специально тянул.
– Видно, маловато приходилось нам говорить про моих родителей, а ведь мой отец работает на "Электросигнале", и приёмников - портативных, батарейных и от сети, у меня целых пять. Правда, они меня как-то совсем не интересовали.
– Да ты что!
– он взял меня за плечи и выпучил глаза, словно рак.
– И ты молчал! Ладно, ладно, Коленька!
– он похлопал меня по щеке.
– Только не говори мне, что у тебя есть красавец, радиоприемник "9Н-19". О нем еще в газете писали!
– и он развернул "Коммуну", где была большая фотография и текст о новом аппарате предприятия.
– Добудем всё, что надо, без всяких проблем!
– уверил я. Немец действительно сгрёб в кучу свои детали, как что-то совершенно
– А помнишь, в первый день нашей встречи ты сказал, Коленька, что в школе тебе языки хорошо давались?
– спросил Эрдман, когда мы сидели с ним за столом и крутили настройку у нового, блестящего хромом, пахнущего лаком радиоприемника.
– Да, немецкий базовый, а ещё английский и французский. Мама настаивала, чтобы я занимался больше языками.
– Молодец твоя мама. Немецкий то я знаю, как говорится, как родной!
– он засмеялся.
– Так что Германию беру на себя, а вот буржуев ты станешь переводить.
Три рукописи уже были отпечатаны, подзорную трубу мы забросили, и почти каждый день проводили у радиоприёмника. На столе появились словари иностранных слов, я без спроса взял у отца особенно редкие - для перевода технических терминов. Мы обсуждали, узнавая много нового о том, что происходило тогда в мире. С особым вниманием слушали об открытии пенициллина, который поможет победить многие смертельные болезни, о создании калькулятора для сложных задач на основе реле. Карла Леоновича затрясло, когда он услышал новейшее доказательство, что ионы исходят в частотах, затронутых их движением.
Больше же всего по радио говорили не о науке, а о войне, которая шла уже второй год, но изредка попадались сообщения об очередном открытии, присуждении Нобелевских и других премий, и тогда мы внимательно конспектировали передачи. Так шло время, приближалась весна 1941 года...
Однажды я пришёл к Эрдману и застал его в задумчивости. Он сидел, оперев голову на руку, и впервые мне не удалось получить от него ответа. По обрывочным фразам, мычанию и небывалому волнению понял, что Карл Леонович прослушал какую-то особенную передачу.
– Это невыносимо, ужасно, ужасно. Я и не мог знать, что моя историческая родина дошла до такого кощунства. Как это остановить? Что же дальше? Нет, миру именно сейчас нужны мои знания!
– прошептал он.
– Они помогут осознать происходящее и даже - прекратить эту ужасную войну. Коленька, скоро начнётся самая настоящая бойня, я чувствую это! Погибнут многие невинные люди, но это можно еще предотвратить, я уверен! Если мир узнает о реальном устройстве космоса, о его законах, то все побросают оружие, покаются и начнут не рушить, а созидать! Нельзя оставаться равнодушным к этому, нельзя...