И настанет день третий
Шрифт:
Я проходил мимо и невольно вздрагивал. Нет, не от жуткого вида обезображенных тел, к этому вынужденному злу я уже кое-как приспособился. Пугало другое – взгляды этих существ. Быстрые, ненавидящие, полные затаенной злобы и угрозы. И они относились не только ко мне. Ими обменивались друг с другом. Как только кому-то из соседей удавалось отколоть увесистый кусок золота, он тут же получал короткий как выстрел и такой же смертоносный взгляд.
Во, как мерзко тут все устроено! Общество, в котором правит алчность. Хотя, что ж тут такого нового? Это всего лишь уродливая, утрированная
Технический прогресс искусственно остановлен в угоду транснациональным корпорациям. Они ведь останутся с носом, если, не дай бог, человечество откажется от зловонных бензинов и керосинов, дешевых автомобилей или устаревших уже при производстве компьютеров. Жизнь и здоровье людей превращены в сверхприбыльный бизнес. Воспитание подрастающего поколения возложено на тупоумные развлекательные шоу, в которых счастливчикам достаются пресловутые автомобили, утюги и кофемолки. Мы восхищаемся миллионерами, а не учеными, мы завидуем успешным, а не талантливым, мы не задумываясь меняем честь и совесть на заманчиво хрустящие банкноты.
Господи, что же нас ждет?! Куда подевалось то общество, в котором люди смотрели на звезды и видели не бриллианты в пять, десять или двадцать карат, а новые еще неведомые миры? Куда исчезли влюбленные, для которых фраза «с милым рай в шалаше» еще не превратилась в ругательство? Куда запропастились детишки, мечтающие стать пожарными, летчиками и машинистами, а совсем не брокерами, банкирами и стоматологами? Нет, что-то не то с нашим миром! И это начинаешь отчетливо понимать лишь здесь, оказавшись за чертой. Тут мне стало по-настоящему горько и обидно… за человечество, за родную страну, за себя самого. Ох, только бы выбраться отсюда! Я бы жил по-другому! Не знаю еще как, но точно по-другому.
– Вот ваши владения, уважаемый господин, – мяукающий голос оторвал меня от размышлений. Он принадлежал сутулой низкорослой фигурке, тюкающей длинным тяжелым ломом на самой вершине невысокого холмика.
– Мои?
– Да, ваши. Вернее участок господина Ганса. Но вы ведь порубили его, а, значит, это место теперь по праву принадлежит вам.
Присмотревшись к говорившему, прислушавшись к интонациям его голоса, я пришел к выводу, что передо мной азиат, скорее всего китаец.
– А почему мой участок такой широкий? У других узкие огородные грядки, а у меня тут целая автострада.
Понятие автострада не вызвало у моего собеседника ни удивления, ни непонимания. Из сего я заключил, что рядом стоит современник. Убогий, замученный, доведенный до состояния животного, но все же современник. Может именно поэтому, когда китаец стал лебезить и пресмыкаться, на душе стало гадко и мерзко.
– Господин Ганс убил двух своих соседей, и теперь эта низина полностью принадлежит ему. Ой, простите, то есть, вам, уважаемый господин. Это хорошая низина. Сюда стекает много золота. Слой очень толстый, и самородки получаются крупные и красивые. – Не дав мне даже рот открыть, сосед постарался обезопасить свою шкуру. – А у меня здесь, на вершине, совсем
– Да не бойся ты, нахрена мне твое золото, а ты уж и подавно!
– Конечно-конечно. У господина много золота, очень много золота, – воспрял духом трусливый китаец. – Если господин захочет, я буду ему служить. Я даже могу помочь господину съесть этого злого Ганса.
– Что ты сказал?! – Я так гаркнул на китайца, что тот присел, закрылся руками и мигом превратился в заику со стажем.
– Я го-го-ворю, что Га-га-ганса надо съесть, и-и-иначе он все равно в-в-вернется и будет га-га-гадить го-господину.
– Что ты несешь? Как вернется? Я же ему башку снес!
– Есть голова, нет головы, это здесь ни какого значения не имеет, – собеседник начал быстро приходить в себя, и как мне показалось, даже обрадовался, осознав, что в состоянии хоть чему-то поучить своего грозного соседа. – Мы же все мертвые. А мертвеца второй раз не убьешь.
– Но без головы… – начал я и тут же осекся, заметив как китаец отрицательно замотал головой.
– В аду каждый кусочек нашей плоти будет жить и мучиться вечно.
– Это я уже уяснил, – сразу вспомнились те многочисленные и ужасные примеры, которых я вдоволь насмотрелся по дороге к месту своего заключения. – Но как мне могут повредить останки этого гавнюка Ганса?
– Вот то-то и оно, что могут. Ведь останки грешников не только обречены на вечные муки, они еще и покараны проклятьем вечной памяти. Так что они все помнят и могут мстить. Единственное спасение – это съесть своего врага. Вот дерьмо, которое затем получается памяти уже не имеет. Почему оно так выходит, не знаю, и никто не знает, кого я только не спрашивал.
– Ничего. Если отбился от целого Ганса, отобьюсь и от укороченного. Тоже мне всадник без головы!
Похвастался я как-то не очень уверенно. Вспомнилась здоровенная немецкая туша. Да, конечно, голову я ему оттяпал, однако мускулистые руки и ноги милостиво сохранил. И, как выяснилось, зря. Китаец тут же подтвердил мои худшие опасения, поведав историю о недоеденной руке Рамиреса.
Правда, вначале мы взялись за работу. Чен Фу, так звали китайца, объяснил, что скоро нахлынет золотой прилив, а у него почти нет золота. Приходящие будут очень недовольны. Понятие «приходящие» я запомнил. Расспрошу потом или узнаю самолично, посмотрим, как получится. В настоящий момент меня больше волновала проблема по имени Ганс.
– Так вот я и говорю, Ганс ел Рамиреса очень долго, даже за золотом не ходил. Но все равно руку так и не осилил. Оставил он ее у своей кладовой, а сам пошел поглядеть, что на участке творится. Вдруг золотишко его кто-то потихоньку таскает. Возвращается, а руки то и нет. Но нет так нет, не искать же такое «сокровище». Только, значит, Ганс хотел в свою кладовую зайти, как ему на голову камень свалился. Ганс бык здоровый, но такого удара не выдержал. Упал он. Вот тут вслед за камнем на него рука и накинулась. Извивается словно змея и душит, душит! У Рамиреса знаете, какие сильные руки были! Жаль, что короткие, не то Гансу его бы в жизни не одолеть.