И ночи нет конца
Шрифт:
— Дамский пистолет? — произнесла стюардесса, словно угадав мои мысли. Возможно, именно я и стреляла. — Голос ее звучал неестественно спокойно. Ей-Богу, я не вправе осуждать вас. Будь на вашем месте я, тоже стала бы подозревать всех до единого.
Сняв с левой руки рукавицу и перчатку, она сняла с безымянного пальца кольцо и протянула мне. Рассеянно взглянув на него, я заметил гравировку и наклонился поближе: «Дж. У.
– М. Р. 28 сент. 1958 г.». Я поднял глаза на стюардессу, на ее бледное, помертвевшее лицо. Она кивнула.
— Два месяца назад мы с Джимми обручились. В качестве стюардессы я летала в последний раз. В Рождество мы должны
Впервые за прошедшие сутки я повел себя разумным образом: закрыл рот и не открывал его. Даже не стал вспоминать странное ее поведение после аварии и позднее — на станции. Интуитивно я понимал, что иным оно и не могло быть.
Я сидел, ни слова не говоря, и наблюдал за стюардессой. Сжав пальцы в кулаки, отсутствующим взглядом она смотрела перед собой. По щекам ее текли слезы. Внезапно она закрыла лицо руками. Я привлек ее к себе. Девушка не стала сопротивляться. Лишь уткнулась ко мне лицом в меховую парку и горько рыдала.
Едва ли момент был подходящим для этого: ведь жених девушки умер несколько часов назад. Но именно в ту минуту я почувствовал, что влюбился в нее. Сердцу не прикажешь, его не заставишь повиноваться принятым нормам приличия. Я ощущал чувство, какого не испытывал с того ужасного события, которое произошло четыре года назад. Моя жена, с которой мы прожили в браке всего три месяца, погибла в автомобильной катастрофе. Я бросил медицину, вернулся к своему самому первому увлечению в жизни — геологии, поступил в аспирантуру, которую мне пришлось оставить из-за того, что началась вторая мировая война. После этого я начал странствовать в надежде, что новая работа, иные условия помогут мне забыть прошлое. Не знаю отчего, но при виде темной головки, зарывшейся в мех моей парки, сердце у меня сжалось. Хотя у Маргариты были чудесные карие глаза, красотой она не блистала. Возможно, то было естественной реакцией на мою прежнюю антипатию к ней; возможно, сочувствием к постигшей девушку утрате, чувством вины за то зло, которое я ей причинил, за то, что я подвергал ее опасности: тот, кто знал, что я подозреваю ее, наверняка мог сообщить об этом девушке. Возможно, произошло это попросту потому, что в просторной, не по росту парке Джосса она выглядела такой маленькой, смешной и беспомощной. Наконец я перестал анализировать причины внезапно пробудившегося во мне чувства к девушке. Хотя я и был недостаточно долго женат, однако знал, что у чувств свои законы, понять которые не под силу даже самому проницательному уму.
Постепенно рыдания стихли. Девушка выпрямилась, пряча от меня заплаканное лицо.
— Простите, — проронила она. — И большое вам спасибо.
— Друзья плачут на этом плече, — похлопал я себя правой рукой. — Другое для пациентов.
— И за это тоже. Но я имела в виду иное. Спасибо за то, что не утешали, не говорили, как вам жаль меня, не гладили по голове, приговаривая: «Ну не надо» или что-то вроде этого. Я бы тогда не выдержала. — Вытерев лицо, она поглядела на меня по-прежнему полными слез глазами, и у меня снова екнуло сердце.
— Что нам теперь делать, доктор Мейсон?
— Возвращаться в барак.
— Я о другом.
— Понимаю. Что я могу сказать? Я в полной растерянности. Возникают сотни вопросов, и ни на один из них нет ответа.
— А я даже не знаю всех вопросов, — с горечью проговорила стюардесса.
— Я слышал о подобной истории. По радио. Месяц с небольшим назад. Дело было на Кубе. Несколько сторонников Фиделя Кастро вынудили приземлиться экипаж «Вискаунта». Только те выбрали местечко почище этого. По-моему, уцелел всего лишь один или два человека. Возможно, наши приятели, оставшиеся в бараке, и позаимствовали у них эту идею.
— Но почему… почему они убили полковника Гаррисона?
— Может, на него не подействовало снотворное, — пожал я плечами. Может, он слишком много видел или знал. Может, и то и другое.
— Но ведь… Ведь теперь им известно, что и вы видели и знаете слишком много. — Она глядела на меня такими глазами, перед которыми не устоял бы даже преподобный Смоллвуд, если бы вздумал громогласно бичевать порок.
Правда, мне было трудно представить этого проповедника громогласно бичующим порок.
— Неутешительная мысль, — согласился я. — Она не раз приходила мне в голову за последние полчаса. Пожалуй, раз пятьсот.
— Перестаньте! Вижу, вы перепуганы не меньше моего. — Ее передернуло. Давайте уйдем отсюда, прошу вас. Здесь так жутко и страшно. Что… что это?
— Голос ее сорвался на высокой ноте.
— Что вы имеете в виду? — Я попытался задать вопрос спокойным голосом, но нервно оглянулся. Пожалуй, и впрямь я перепугался не меньше, чем девушка.
— Снаружи донесся какой-то звук, — едва слышно произнесла она, впившись пальцами в мех моей парки. — Словно кто-то постучал по крылу или фюзеляжу.
— Ерунда, — оборвал я ее, но нервы у меня были натянуты как струна. Вы начинаете…
Я не докончил фразу. На сей раз я действительно услышал посторонний звук. Маргарита тоже. Она оглянулась в направлении звука, потом повернулась ко мне. Лицо напряжено, глаза расширены от ужаса.
Оттолкнув от себя ее руки, я схватил пистолет и фонарь и бросился бежать. В кабине пилотов я остановился как вкопанный. Ну какой же я дурак!
Оставил включенной фару-искатель в таком положении, что она слепила меня. Я представлял собой идеальную мишень для любого злоумышленника, прятавшегося в темноте с пистолетом в руке. Но колебания продолжались какое-то мгновение.
Надо действовать, иначе останешься в западне на всю ночь или до тех пор, пока не разрядится аккумулятор. Я нырнул вниз головой через разбитое ветровое стекло и, задев в последний момент стойку, упал на землю, не успев сразу сообразить, что жив и невредим.
Подождал пять секунд, весь превратившись во внимание, но ничего, кроме завывания ветра да шороха льдинок, несущихся по насту, не услышал. Правда, никогда прежде шорох этот не был столь отчетлив (ведь я никогда раньше не лежал на мерзлой земле с откинутым капюшоном), а стук сердца столь громок.
Затем вскочил на ноги, размахивая фонариком, который точно косой рассекал темноту, и побежал, скользя и спотыкаясь, вокруг самолета. Дважды обежав вокруг машины, каждый раз в противоположном направлении, я никого не обнаружил.
Остановившись у носа авиалайнера, я негромко позвал Маргариту Росс.
Когда она появилась в окне, я заверил ее:
— Все в порядке, никого тут нет. Нам с вами это только померещилось.
Спускайтесь вниз. — Вытянув руки, я поймал девушку и осторожно поставил наземь.