И обратил свой гнев в книжную пыль...

Вайдхаас Петер

К этому человеку я испытывал величайшее доверие и именно у него хотел бы научиться «прекрасной профессии книготорговца». Он встретил меня в своей обычной манере — чрезвычайно приветливо и проявляя ко мне интерес, потом потащил в маленький, заваленный стопками книг кабинетик и спокойно выслушал просьбу. К сожалению, он не мог мне помочь, как бы этого ни хотел. Он только что, неделю назад, взял себе третьего ученика, и на этом его финансовые возможности были исчерпаны.

Мы стали вместе думать, что можно предпринять. И в конце концов он посоветовал мне обратиться к его самому злейшему конкуренту — в «Книжный магазин Брауна». И хотя господин Браун книготорговец совсем другого склада, чем он, но если я

действительно хочу выучиться профессии книготорговца, то это самое лучшее место. А на то время, когда я выучусь, он с удовольствием припасет для меня местечко в своем магазине.

С тяжелым сердцем вышел я из магазина этого доброго человека и направился в расположенный в ста метрах от него «Книжный магазин Брауна». Там царила ровная деловая атмосфера, очень отличавшаяся от книжного развала в магазине господина Зельбигера. Ко мне тотчас же подлетела маленькая высокомерная продавщица и спросила, что я желаю.

— Господина Брауна, пожалуйста!

— Вы записаны на прием?

— Нет!

— По какому делу вы хотите переговорить с господином Брауном?

— По личному!

— Не могли бы вы выразиться несколько конкретнее?

— Хочу поступить к нему в обучение!

— Я доложу о вас господину Друде, нашему прокуристу!

Господин Друде, человек лет сорока, непрестанно потиравший руки, почти целый час разглагольствовал передо мной о важности профессии книготорговца, о той ответственности, которую несет за воспитание, образование и духовное развитие народонаселения книготорговец, и о том, что эта профессия не резервный вариант для несостоявшихся писателей или неудачников, отступивших перед трудностями, а важное торговое дело, к которому надо относиться ответственно и серьезно. Все еще продолжая говорить об ответственности и серьезности, он вдруг вскочил и бросился в коридор со словами:

— Я представлю вас господину Брауну!

Я с грохотом кинулся к двери, едва поспевая за ним, и вскоре очутился в кабинете господина Брауна, сидевшего в маленьком стеклянном «колпаке» наверху магазина, откуда ему был виден каждый входящий.

— Господин Браун, я хочу представить вам нашего нового ученика, завтра утром он приступит к работе!

Вот так я и угодил в ловушку, которую расставил сам себе. Скоро я, однако, привык к ежедневной работе и ее размеренному ритму, благодаря чему ушла внутренняя напряженность и даже выработалась некоторая раскованность: больше не надо было каждый день снова идти в бой, собираться с духом на какие-то решительные действия, доказывать свое. Рабочий день в книжном магазине начинался в восемь утра, а в семь вечера я освобождался.

Из чего сложится этот рабочий день, практически всегда можно было предвидеть: до одиннадцати в подвале — распаковывать новые поступления и запаковывать книги, подлежащие отправке почтой. С одиннадцати до половины первого — смахивать пыль с книг. Вынимать книгу за книгой с полок и прочищать по обрезу маленькой кисточкой. После обеда расставлять, переставлять и отсортировывать книги, не пользующиеся спросом, отбирать книги для рассылки по договорным ценам, наклеивать ярлычки с новой ценой, выписывать счета, отправлять заказы на оптовый книжный склад.

Ничего мудреного в том, чему меня учили, не было: например, как составлять библиографию, записывая в карточку сведения об издательстве и о предоставлении особых скидок, но главное — это как обращаться с книгами: профессионально распаковывать, профессионально упаковывать или особо заворачивать книгу, купленную в подарок.

Иногда работа доставляла мне даже радость. Например, когда доводилось долго и подробно информировать заинтересовавшегося покупателя и тот в конечном итоге следовал моему совету. Правда, вокруг меня все время мельтешила с озабоченно наморщенным лбом продавщица номер один

в нашем магазине фройляйн Вагнер (она настаивала на таком обращении, несмотря на свой продвинутый возраст!), то задвигая после меня книгу на полку, то поправляя стопку на столе, и все время подавала мне недвусмысленные знаки, что я должен в первую очередь продать бестселлер вроде «Анжелики» или последнего Зиммеля, пятьсот экземпляров которого мы закупили по выгодной цене и в подвале все еще лежит огромная стопка. Но я не думал об этом, а предлагал покупателю книги, от которых сам был в восторге, и потому считал, что они понравятся и другому человеку. В этом заключалась моя маленькая свобода, которую я здесь себе позволял. И постепенно дирекция сдалась и перестала навязывать мне свои правила торговли, тем более что покупатели все чаще спрашивали именно меня, когда снова заходили в магазин.

В те дни я много читал, чего, собственно, от меня и ждали при моем обучении. Я читал всех классиков от первой строчки до последней, философов, поэтов, их биографии.

Но в первую очередь я интересовался научной литературой и брал книги с психологическим уклоном, пытаясь найти в них ответы на собственные вопросы. Узость замкнутого мирка этого книжного магазина давила на меня. Все начиналось с пересушенного удушливого воздуха, который ударял в нос каждое утро, стоило переступить порог магазина. Я распахивал настежь дверь, чтобы проветрить помещение, но шум интенсивного уличного движения затруднял общение с покупателями.

Я смотрел на давно работающих продавщиц, обрушивавших на людей с несокрушимой надменностью свои полуграмотные суждения о книгах, почерпнутые ими из рекламных текстов на клапанах суперобложек, словно они действительно могли сообщить что-то дельное. Этот книжный магазин стал для них «пупом» земли. Их суждения о коллегах и ближайших конкурентах, особенно о высокоценимом мною господине Зельбигере, были уничижительными. Этим людям не давала покоя слава знатоков литературы, и я понял, отчего у покупателей, которые страшатся переступить порог книжного магазина, возникает этот широко известный синдром — они боятся таких «всезнаек».

Но моя собственная проблема того времени заключалась не в этом. Она таилась в моей биографии, а следовательно, сидела во мне самом.

Я сделал в своей жизни резкий поворот руля — отказался слепо идти на поводу у собственного желания непременно вырваться отсюда на волю и уехать в неизведанную даль, потому что понял: то, что я ищу, я там не найду. А кроме того, я поставил перед собой цель стать книготорговцем и хотел, чтобы ничто на свете не отвлекало меня от этого.

Так-то оно так, но внутри все бродило и бурлило, как в жерле вулкана. Я каждый день ждал извержения, взрыва, который, того и гляди, разломит меня пополам. Все во мне противилось и восставало. Я был словно плененный зверь, готовый броситься на решетку клетки. Мне хотелось бежать, выйти на дорогу, уехать автостопом куда глаза глядят, только подальше отсюда. Особенно весной, когда запахло жасмином и олеандром, появились первые зеленые побеги и в воздухе повеяло первым слабым дуновением ветра, подгонявшего меня в спину, когда я с мрачным видом спешил на вокзал.

Что, собственно, случится, если я не сойду в Дуйсбурге с поезда, а просто останусь сидеть до конечной станции и потом тронусь дальше, все время прямо и прямо, до самого моря?

Эта мысль сжигала меня. Конечно, я изо дня в день сходил в Дуйсбурге, пересекал вокзальную площадь и шел к книжному магазину, чтобы дышать там застоявшимся пыльным книжным воздухом, и даже просил разрешения, борясь с самим собой, остаться вечером для оформления витрины, так что в свою чердачную комнату я возвращался только в два часа ночи, совершенно опустошенным и выжженным изнутри, и тут же проваливался в летаргический сон.