И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)
Шрифт:
За Генриха много пили. Каждый из присутствующих считал своим долгом подойти к новому коллеге и предложить дружбу.
К концу вечеринки все офицеры были уже навеселе. Как всегда в таких случаях, общий разговор прервался, присутствующие разбились на группы, и в каждой группе веселились по-своему: одни пели, другие рассказывали анекдоты, третьи о чём-то горячо спорили, четвёртые просто не переставая пили, соревнуясь в провозглашении бессмысленных, непристойных тостов. Генрих переходил от группы к группе, к каждой на несколько минут подсаживался, словом, вёл себя как гостеприимный хозяин. Случайно ему довелось подслушать разговор двух офицеров, майора
— Везёт нашему оберсту, — с завистью говорил Шульц, — смотрите, как тщится усыновить этого молодого барончика! Бьюсь об заклад, что он окрутит его со своей дочкой и приплюсует его два миллиона к своим двум хлебным заводам. И плевать ему тогда на все, даже на карьеру, не то, что нам с тобою, Кубис!
— Жалеешь, что у тебя нет дочки, Шульц? — засмеялся Кубис. — Э, плевать на все! На дочку, на два миллиона, на карьеру! Я голым пришёл в этот мир и голым уйду из него. Давай лучше выпьем! За то, чтобы скорее закончилась эта война и мы с тобою получили какие-нибудь административные посты в России, тогда, возможно, и мы обеспечим себе безбедное будущее… Только если дела будут обстоять так, как после этой операции «Железный кулак»…
Генрих насторожился, но узнать о результатах операции «Железный кулак» ему не удалось — к собеседникам подошёл оберст Бертгольд, и они замолчали.
Не вовремя, совсем не вовремя принесло этого оберста! впрочем, в отделе уже, конечно, есть сообщение о результатах операции.
Об операции «Железный кулак» Генрих узнал случайно, хотя совсем не хотел этого, чтобы не вызвать подозрений
За несколько дней до присвоения Гольдрингу звания лейтенанта гитлеровской армии его вызвал к себе Бертгольд. Это произошло поздней ночью, и Генрих должен был признаться самому себе, что это сильно встревожило его. Он одевался нарочито медленно, стараясь собраться с мыслями. Неужели у начальника отдела 1-Ц остались ещё сомнения? А может, не остались, а возникли в силу каких-либо новых обстоятельств? Но каких? Уж лучше, если б оберст сразу проявил недоверие. Тогда Генрих мог бы отстаивать свои интересы, доказывать, что он рассказал правду при первой встрече с Бертгольдом, настаивать на скорейшем восстановлении в законных правах, и все сразу стало бы на место. Так или этак. Пан или пропал. А теперь вот вскакивай среди ночи и терзай мозг тяжёлыми мыслями.
Коккенмюллер, как обычно, когда его шеф работал поздно, был на своём месте и тоже копался в бумагах.
— Герр оберст вызывал меня? — спросил Генрих в меру взволнованно и удивлённо, как и полагается человеку, которого неожиданно подняли с постели. По лицу Коккенмюллера или по тону его ответа Гольдринг надеялся догадаться о характере разговора с Бертгольдом. Но адъютант оберста был, как всегда, холоден и замкнут.
— К сожалению, какое-то срочное дело. — Адъютант поднялся и повернул ключ в автоматическом замке.
Бертгольд стоял, облокотившись на стол, и рассматривал большую карту. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять — оберст изучает план какой-то операции.
— Одну минуточку, — бросил он, не поднимая головы.
— Простите, я, кажется, немного опоздал. Разрешите подождать у Коккенмюллера.
— Ты пришёл даже немного раньше, чем нужно. Но я сейчас освобожусь. Можешь подождать здесь. Кстати, взгляни на эту вещичку, которую мне доставили вчера вечером. — Бертгольд указал в глубь кабинета.
Только теперь Генрих заметил, что на кресле, стоявшем в правом углу, поблёскивала золотом и драгоценными камнями большая церковная чаша. Медленно
— Нравится? — коротко спросил Бертгольд, сворачивая карту.
— Настоящее произведение искусства! Я уже не говорю о стоимости этой, как вы говорите, вещички. Ведь это вещь музейная. И ей нет цены. Это новое приобретение делает честь вашему вкусу коллекционера старины.
Оберст довольно улыбнулся, но ничего не ответил. Заложив руки за спину, он заходил по комнате, ступая тяжело и размеренно, как шагают люди, отягощённые заботами. Генрих внимательно наблюдал за выражением его лица, которое, чем дальше, тем больше хмурилось, и беспокойство Генриха тоже возрастало. Ведь не для того же, чтобы похвастаться этой чашей, вызвал его среди ночи Бертгольд!
Да, не о пополнении своей коллекции думал сейчас и начальник отдела 1-Ц, а о своих далеко идущих планах, связанных с Гольдрингом. Через несколько дней должен прийти приказ о присвоении Генриху офицерского звания. Итак, он будет восстановлен в правах гражданина вермахта, в правах единственного и законного наследника Зигфрида фон Гольдринга. Без его, Бертгольда, помощи это дело не решилось бы так быстро и сравнительно легко. Козырь, главный козырь в его игре!
А если он в чем-нибудь ошибся? Загипнотизированный двумя миллионами марок, оттолкнулся от неправильной предпосылки и пришёл к ошибочному выводу? Тогда крах, полный крах! Нет, этого не может быть, проверка проведена тщательно. А магнитофонная лента все зафиксировала. Жаль, что в деле Зигфрида фон Гольдринга не сохранилось дактилоскопических отпечатков пальцев Генриха. Ведь по правилам разведки отпечатки берут не только у самого разведчика, а и у членов его семьи, если она выезжает с ним вместе. Очевидно, кто-то прозевал или просто потерял их. Халатность, граничащая с преступлением! Бертгольд так и сообщил вчера в Берлин. Теперь, вместо неоспоримого документа, он должен удовлетвориться ещё одной психологической атакой. Правда, у Генриха прекрасная память. Но юноша в конце концов не может помнить всего, что было с ним в детстве. Надо уверить его, что отпечатки пальцев сохраняются в архиве. Интересно, как он поведёт себя? Этот ночной вызов, конечно, насторожит Генриха, и ему не так легко будет овладеть собой, если у него есть основания бояться дактилоскопических отпечатков…
— Ты, конечно, удивлён, что я вызвал тебя ночью? — спросил Бертгольд, неожиданно остановившись перед Генрихом.
— Не только удивлён, а и немного взволнован. Что случилось?
— О, ничего серьёзного, обычная формальность. Не совсем приятная, но необходимая для окончательного оформления твоих документов.
— Мне так надоела двойственность моего положения, что я с радостью пойду навстречу самой большой неприятности.
— Понимаю твоё самочувствие и твоё нетерпение. А поэтому давай быстрее избавимся от хлопот… Ты имеешь представление о дактилоскопии? Может быть, даже помнишь, как перед отъездом из Германии…
— Вы хотите сказать, что перед отъездом у меня взяли дактилоскопические отпечатки? Погодите, я постараюсь вспомнить… Генрих озабоченно потёр лоб рукой.
— Нет, не помню!
— Выходит, что и твоя исключительная память иногда изменяет тебе?
— О, память ребёнка фиксирует лишь то, что его заинтересовало. Возможно, эта процедура не привлекла моего внимания, и я считал её просто игрой. Если, конечно, это произошло и кого-нибудь действительно могли интересовать отпечатки пальцев маленького мальчика.