И одной любви достаточно
Шрифт:
— Можно. Но только ты запишешь свой парт с первой-второй попытки, а мне придётся мучиться и ещё раз мучиться.
— И что? Разве это важно? Главное, что это будет наша песня. А если долго мучиться, то что-то обязательно получиться. К тому же, я могу тебя поучить.
— Поучить? Слушай, я не сомневаюсь, что у тебя талант ко всякого рода музыке, но ты сама учишься. Так что не стоит меня заманивать к себе под предлогом учёбы. Можно ведь просто пригласить в гости, а между делом и попеть.
— Эх, тебя не провести.
— Ага,
— Ну хорошо. Слушай, а какое у тебя любимое животное?
— Любимое животное? Если из домашних, то кошка. А если вообще, то, ну, наверное, волк.
— Волк? Интересно. А почему он?
— Даже не знаю. Просто нравится. А что такое?
— Да нет, ничего, просто интересно. У меня вот, например, панда.
— Ну да, они милые. Кстати, а что за книгу брала?
— Да по школьной программе вот Лермонтова проходим. «Герой нашего времени». Читал?
— Спрашиваешь? Разумеется. Даже несколько раз. Мне книга очень понравилась, а Лермонтов у меня один из самых любимых литераторов. Тебе как?
— Вроде неплохо, но вот главный герой, Печорин, прям вылитый ты.
— Что?! — с неподдельным удивлением воскликнул я. — В каком это месте? Где моя Белла, где мои дуэли, где моя сабля, в конце концов, чтобы рубить черкесам головы?
— Ахах, ты и без этого прям Печорин. Ну вот встретила я в своё время прям Печорина. Такой холодный, невозмутимый, нелюдимый, грубоватый, с циничным взглядом. Ну я же говорю, что это ты!
— Хм, когда это ты успела выучить слово циничный?
— Да это мы анализом произведения занимались на уроке. Да и к тому же, если я принцесса рыцаря-философа, то стоит и мне чуть расширить словарный запас.
— Ну, удачи-удачи. Но вот вернёмся к Печорину. Если я такой весь из себя циничный и жестокий, то почему я тебе помог? — я задал этот вопрос не для поддержания разговора, а потому что мне было действительно интересно. Почему я тогда сделал это? К людям я относился не сказать, чтобы хорошо. Но Маше решил помочь. Почему? Ведь я тогда не влюбился, и порой грубил ей честно, чистосердечно, так сказать.
— Честно? Точно сама не знаю. А ты что думаешь?
— Не знаю. Сам иногда задаюсь подобным вопросом. Можно всё свалить на судьбу, но так неинтересно.
— Эх, философ. Мне и на судьбу нравится свалить всплеск твоей доброты и сострадательности. Но вообще у меня есть кое-какая идея.
— Да? Слушаю.
— Ты не был тогда злым циничным эгоистом. Ну, то есть не был на самом деле, в душе. Лишь снаружи. Короче, ты меня понял.
— Если честно, то нет.
— Ну смотри, твоя внешняя холодность и чёрствость от того, что ты хотел делать добро, но возможно кто-то не оценил этого. Ты хотел быть хорошим и добрым, но весь мир, как тебе казалось, повернулся к тебе одним местом. «Я хотел любить весь мир. Люди меня не поняли. И тогда выучился ненавидеть» Опять же Печорин. Может
— Возможно ты права. Впрочем, сейчас не важно. Мы вместе, а с тобой я уж никак не Печорин.
— Это точно. Хотя бы улыбаться научился, — сказала и засмеялась моя принцесса. Так мы и дошли до места моего обитания. Миша оказался дома.
— Привет Ваня, — поздоровался со мной друг детства, после чего заметил Машу и порядком смутился, — ой, привет. Ты должно быть Маша?
— Да, она самая. А ты Миша? — спросила Маша и получила утвердительный ответ в виде кивка головы. — Приятно познакомиться.
— Ну чего Миха, дашь пройти? — сказал я.
— А, да, конечно. Проходи, — ответил друг, однако вскоре понял, что кое-чего он не договорил. — Ну, то есть проходите.
— Ну, вот здесь живу я. Не так просторно как у тебя, но всё же, — сказал я Маше, обводя рукой квартиру, после чего обратился к другу. — Миша, поставишь чайник? Я пока сумку разберу, а потом мы пойдём.
— Да, хорошо, сейчас поставлю.
— Слушай, а у тебя классный диван. Правда старый и скрипучий. Но ничего, нам это не помешает, — сказала Маша, разувшись и пройдя в комнату.
Вот же Штирлиц. Вроде бы сколько времени прошло, а всё неугомонное желание заставить меня краснеть и оправдываться в одном месте играет. Нет, ну сколько можно? Хотя, если бы не это желание, я бы возможно сейчас был один. Так что ладно, не мне обижаться. Но вот Миша поднял брови от удивления, глядя то на меня, то на Машу. Я же молчал. Нужно было выдержать паузу.
— Эм…, — только и смог промычать Миша.
— Ахаха! — засмеялись мы с Машей в унисон. Я понял её шутку и обратил внимание на Мишу. Теперь он стоял и краснел от недоумения.
— Миша, расслабься ты, она не имела в виду ничего из того, что ты подумал. Это просто шутка такая. Она, в меру своей испорченности, пытается меня подколоть на неудобные темы, чтобы я стал краснеть и оправдываться. На сей раз я понял, что это игра не против меня, а со мной против тебя, так что я подыграл. Ну а ты проиграл. Ничего, бывает. Я сам только недавно научился читать её и сохранять невозмутимый вид.
— Ясно. Ну ладно, я пошёл чайник ставить, — сказал Миша и ушёл на кухню.
— Так, я не поняла, какая это у меня мера испорченности?
— А ты сама как думаешь? — сказал я, опрокинув сидящую Машу на диван, после чего стал щекотать её.
— Ахахха, хватит, хва…ахахах, — только и могла произнести девочка, надрывая свой живот от смеха. Спустя буквально несколько секунд, я выпустил её из своих рук, — ты же знаешь, что я боюсь щекотки.
— На самом деле не знал. Теперь знаю, — сказал я улыбнувшись. В ответ я получил лишь короткий стон.
— Ребята, чайник вскипел, — известил нас голос с кухни.
— Маш, ты что будешь? Чай или кофе?