И опять Пожарский. Тетралогия
Шрифт:
Тут уж и охрана патриарха подоспела и стрельцы Афанасия Бороды. Искры бы хватило, чтобы они начали кромсать друг друга. Но обошлось. Сам Заброжский их и остановил. Стрельцы подхватили князя под руки и резво поволокли к больнице, а патриарха и двух митрополитов засунули назад в кареты.
И вот теперь, по прошествии часа, князь Долгоруков, наведя относительный порядок в Вершилово, пришёл в палату, что была специально сделана в храме для приёма высоких гостей и горестно вздыхал. Ничего уже не воротишь.
– Буквально две недели назад мы с Мишей
– В своём ли ты уме, Фёдор? – трижды перекрестился князь Владимир Тимофеевич. Он один на Руси мог называть старого друга этим забытым именем, ну может ещё жена патриарха старица Марфа.
– А ты, Владимир, чью сторону примешь? Мы тогда решили, что полетишь в Смоленск ополчение собирать, чтобы зятя и дочь оборонить, – криво усмехнулся Филарет.
– А может и полечу, – зло зыркнул на патриарха князь, – Ты зачем этого кликушу сюда привёз, чтобы он Петрушу загубил?
– Да, нет. Как раз наоборот, он ведь донос на "Петрушку" написал, что многоженец он и тайный латинянин и десятины церковной не платит, – спокойным голосом проговорил патриарх и уселся в огромное кресло.
– Сам он, Никодим твой – "петрушка". Лжа это. Про десятину не знаю, не моё дело, а жена у Петра одна. И это дочь моя Мария Владимировна. И Смоленск я подниму и Нижний и Казань, а ещё сегодня же гонца пошлю к Баюшу Разгильдееву, пусть татар с мордвой поднимает, – закричал срывающимся голосом князь.
– Тихо, Владимир, успокойся, никто воевать с князем Петром Дмитриевичем не собирается. Я же сказал, наоборот хотели, суд над митрополитом Никодимом церковный учинить и колесовать потом на Лобном месте в Москве, чтобы другим неповадно было. Для того и сюда митрополитов привёз, чтобы показать красоту эту и во лжи Никодима обвинить. Но видно господь решил по-другому. Только не понятен мне промысел его. Просил вот вразумить. Да, ты помешал. Может, ты скажешь, что дальше делать? Лях и латинянин зарубил митрополита православного.
– Православие, уж месяц скоро как, Ян принял с женой и сыном с дочерью, отец Матвей и окрестил всех, только имена Пётр попросил его не менять, ну как для других приманка, – поникнув головой, медленно, почти по слогам проговорил Долгоруков.
– Чуть лучше. С Петром что? – поднялся с кресла Филарет и подошёл к большому, даже огромному по московским меркам окну. За окном был яркий день и совершенно пустая площадь перед храмом, зато дальше на двух видимых из окна улицах стояли вооружённые стрельцы. Много. Сотни.
– Голову ему сейчас доктор ван Бодль зашивает, говорит ничего страшного, только шрам на виске останется. На левом, – зачем-то уточнил князь.
– Что с Заброжским? – продолжал смотреть на ощетинившиеся бердышами улицы Филарет.
– Я его домой отправил и приказал на улицу не выходить. Что теперь с ним делать-то. Не дадут стрельцы с рейтарами его в железа заковать. То самое и начнётся, а вот чем закончится… –
– Думаю, наоборот всё опять ты понимаешь, – обернулся с грустной улыбкою к старому другу патриарх, – Награждать надо воеводу за спасение князя Пожарского.
– Вот как? А митрополит?
– А в митрополита Никодима бес вселился и изгнан был самым простым способом – "усекновением главы", – развёл руками Филарет, – Ты выйди, Владимир, успокой народ, а то ведь и, правда, войну начнут. Уверен, что Вершилово в той войне победит. Только явно не в этом был промысел Господа, а в чём, не пойму. Иди, молить буду, вразумить мя грешного, – перекрестил патриарх, задом отступающего и кланяющегося князя Долгорукого.
Владимир Тимофеевич успокаивать народ не пошёл, совсем не дурак был и понимал, что он здесь пока ещё чужой и как раз и олицетворяет сейчас ту самую "Москву", всё зло на Руси, из которой и проистекает. Вместо этого он пошёл к терему воеводы. Там стоял на конях целый десяток рейтар Шварцкопфа и на князя ощетинился взведёнными пистолями.
– Пропустите к воеводе, – развёл в сторону руки Владимир Тимофеевич, показывая, что он без оружия, – В митрополита бес вселился, и воевода наш правильно его зарубил. Награждать теперь будут за спасение князя Пожарского. Пётр Дмитриевич жив, только рана небольшая на голове, доктор ван дер Бодль сейчас его лечит, говорит, что ничего опасного для жизни.
– Правду ли говоришь, боярин? – выехал вперёд сам Виктор Шварцкопф.
– Богом клянусь, – перекрестился Долгоруков.
– Ладно, пройди, – кони, повинуясь поводьям, расступились.
Только к вечеру упокоилось Вершилово, когда уже сам Пётр вышел из больницы, самых ретивых остужать. Избавил Господь от очередной братоубийственной войны.
Событие семьдесят шестое
Воевода Нижнего Новгорода князь Фёдор Фёдорович Пронин сопровождал церковных иерархов из Нижнего в Вершилово. Он выехал не в карете, а на подаренном недавно на День Рождения вороном жеребце трёхлетке. Подарок был от князя Петра Дмитриевича Пожарского. Жеребец был метис от арабского гнедого жеребца и вороной кобылы тоже с примесью арабских кровей. Жеребец всё взял от отца, только чёрный, как сажа, цвет от матери. Такого за деньги не купишь. Не продаст никто.
Когда все добрались, наконец, до Вершилово, оказалось, что пристроить жеребца не так-то просто. Все улицы были запружены встречающими. В конце концов, князь увидел своего стрельца и, протянув ему поводья, стал протискиваться к площади. И вот тут началось.
– Князя убили! Москали князя нашего убили!
Толпа качнулась к площади, и только цепь стрельцов и рейтар её остановила. Дальше протискиваться не имело смысла. Всё равно не получится. Нужно выбираться, пока не раздавили. Фёдор Фёдорович стал бочком пробираться назад, но сзади уже валил народ. Поздно.