И опять Пожарский. Тетралогия
Шрифт:
А у Лукаша Донича от этих слов мороз по коже прошёл. Не шутит княжич. Так и будет. Пресвятая Дева, как хорошо, что он, Лукаш, оказался среди друзей этого подростка, а не среди врагов.
– Вот и надумал я провести встречу одну с твоей помощью и тебе на пользу, – продолжал меж тем Пожарский.
– Что же за встречу, ты затеял, Пётр Дмитриевич? – заинтересовался Государев дьяк.
– Хочу я, Фёдор Фёдорович, чтобы пригласил ты завтра, после обеда и отдыха, гостей торговых, которые побогаче и дьяков с подьячими, какие с купцами дела ведут, – предложил Пётр.
– И о чем ты
– Вот смотри, Фёдор Фёдорович, я тут диковин разных, сделанных моими людишками, принёс, хочу, чтобы купцы их увидели, и заказ мне сделали. Я продам, пятину заплачу. Они продадут, заплатят. Так казна и наполнится у Государя. И мне хорошо и тебе почёт от царя батюшки.
С этими словами Пожарский вытащил на стол сначала два горшочка расписных с маслом сладким, потом последовали две пары валенок расписных, за которыми гонялся сейчас весь город. На этом первая корзинка опустела, и Пётр стал извлекать вещи из второй. Первыми на стол легли десять листов бумаги, невиданной доселе ни дьяком, ни ювелиром белизны. Это было очередное чудо. Пётр взял аккуратно один листок и поднёс его поближе к свече. На бумаге появились прозрачные буквы, сложившиеся в два слова "Пурецкая волость". Княжич убрал лист от огня и буквы исчезли.
– Не колдовство ли это, отрок? – нахмурился государев дьяк.
– Вся бумага освещена настоятелем нашим, отцом Матвеем, вот о том грамотка, – Пётр достал исписанный ровным почерком ещё один лист бумаги. Внизу была печать с крестом.
– Как же сделано сие, – Пронин недоверчиво поднёс исписанный лист к свече. Буквы проявились.
– Если я расскажу этот секрет, то все станут так делать, а я лишусь прибыли.
Между тем Пожарский продолжал доставать из второй корзины диковины. Теперь настала очередь тарелок сетчатых и чудесным образом расписанных. Тарелки казались такими хрупкими, что их страшно было брать в руки. Княжич взял такую тарелку, поднял невысоко над столом и уронил. Диковина упала на стол с лёгким звоном и не разбилась.
– Они, конечно, бьются, но любая посуда ведь бьётся.
И на последок, на стол легли две "перьевые ручки" и чернильница непроливайка.
– Это, Фёдор Фёдорович, – княжич взял одну ручку и снял с пера колпачок, – Заменитель гусиного пера. Называется она "перьевая ручка". Писать ей гораздо удобней, – Пётр обмакнул перо в чернильницу и вывел на сверкающей белизне верхнего листа бумаги "Пурецкая волость".
– Попробуй сам, Фёдор Фёдорович, – княжич протянул Пронину одну из лучших ручек, сделанных ювелиром, с золотым пером и гранёным лалом в лапе орла на колпачке.
Государев дьяк взял ручку дрожащими руками обмакнул в странную чернильницу и пониже первой надписи вывел "Нижегородская губерния".
– Зачинять эти ручки не надо никогда. Иногда только промывать, лучше хлебным вином, – продолжал Пожарский.
– Хитрая это придумка, Пётр Дмитриевич, – он осмотрел внимательно одну ручку потом вторую. Эта была с серебряным пером, и без каких либо украшений.
– Это всё образцы, Фёдор Фёдорович, и по окончании разговора с купцами и дьяками останутся у вас, подарок мой на Рождество Христово. Чуть-чуть не успел только.
– Боюсь
– Государю я тоже готовлю подарки. Только нельзя, чтобы подарки мои раньше купцов в Москве оказались. Прознают в немецкой слободе, и лишусь я части прибыли.
– Добро, княжич, соберу я завтра побольше купцов. И не только самых тороватых. Много соберу. А хватит ли у тебя на всех товара? – дьяк представил, сколько казна с этой сделки поимеет пятины.
– Надо не так ставить вопрос, Фёдор Фёдорович. А хватит ли у нижегородского купечества денег на все мои диковины. Не дешёвые это вещи. Представь, сколько сия ручка стоить может, – Пётр кивнул на ручку с гранёным лалом.
– Да, вещица цены огромной, поди, и у англицкого короля такой нет, – дьяк бережно поднял ручку и прочитал на деревянной палочке сбоку "Пурецкая волость".
– Ты, Фёдор Фёдорович, первый во всём мире владелец "перьевой ручки", нету ещё их ни у кого.
Назавтра был ужас. Купцы рвали друг другу бороды, пинались и орали так, что пришлось вызвать стрельцов с воеводой, чтобы навести порядок. Только под утро кончились торги, на первой нижегородской бирже. Так назвал это побоище Пожарский.
А к обеду к ювелиру стали заходить купцы и валить на стол пригоршни золота и серебра. И вот теперь сидел Лукаш Донич за столом, готовым прогнуться от веса драгоценных металлов и слушал, как жена мечтает уехать с такими богатствами в Прагу и открыть там маленькую ювелирную мастерскую на первом этаже и небольшой квартиркой на втором. Глупая женщина. Кому нужна Прага, если есть Вершилово.
– Собирайся, Габриэла, – сказал Лукаш, – Мы через неделю переезжаем в Вершилово, княжич для нас терем заканчивает.
Событие сорок шестое
Еврейские ювелиры пришли вместе. Одного звали Якоб Буксбаум, он был не молод и почти лыс. Второго звали Барак Бенцион, этот был помладше и явно понахрапистей. Первым делом эти два деятеля подарили Пётру золотые серьги. Отдам жене пьянчужки Андронова, Лизавете, решил Пожарский компенсация будет за мужнины побои.
– Мы бы хотели загладить все недоразумения, что между нами произошли, – начал Барак.
– Заглаживайте, – разрешил княжич.
– Мы очень сожалеем, что не удалось заключить выгодного договора с князем Пожарским, просто ваши малые лета не позволили нам разглядеть тот свет знаний, что прямо струится из вас, – загнул витиеватую фразу Якоб.
– Всё, закончили с извинениями. Теперь давайте к делу, – поторопил их Пётр.
– Вот она молодость всё бы ей спешить, – сказал по-немецки Барак.
– У молодости только один недостаток, она быстро проходит, – на своём немецком ответил ему Пожарский.
– У вас странное произношение, но понять можно, что это за диалект? – удивился Барак.
– Не знаю, говорят, что похож на Верхнесаксонский, – они продолжили говорить по-немецки.
– Разве что похож. Ну, ладно к делу, так к делу, – Барак Бенцион вновь перешёл на русский, – Мы бы хотели на взаимовыгодной основе выпускать перьевые ручки.