И опять Пожарский
Шрифт:
– Почему нельзя, можно и огородами. Пошли… – И первым вышел со двора, ведя стрельцов за собой.
Казаки на самом деле лыка не вязали, один пытался вытащить из-за пояса татарский кинжал, но словил горлом арбалетный болт и сполз по стене, булькая кровавыми пузырями. Остальных пятерых оглушили и связали, завопившей было Марфе, тоже изрядно пьяной, заткнули рот её же подолом. Всё, свою часть работы они сделали. Как там княжонок? Управился ли со своей?
Оказалось, что управился не хуже, хотя атаман с ближниками были гораздо менее пьяные, чем гости Марфы. Всех троих взяли
Событие тринадцатое
Пётр Пожарский неудачно повернулся на лавке и чуть не упал с неё. Какого лешего здесь нет нормальных, шириной в два метра кроватей? Пришлось вставать и идти делать зарядку. Несколько катов, отжимание, приседания и учебный бой на саблях с паном Янеком – так час и пролетел. Затем водные процедуры, несмотря на довольно прохладный день (солнышко из облаков так и не вышло): он окатился водой из колодца и растёрся грубым куском мешковины, поданным Мареком, слугой шляхтича.
Перекусив хлебом с молоком, что подала хозяйка дома, княжич вышел на улицу. Дом был тот самый, где ещё вчера обитал атаман казаков Иван Сокол. Сейчас Сокол со товарищи висел перед церковью на импровизированной дыбе, сколоченной наспех стрельцами. Четверых раненых казаков разместили в этом же доме в небольшой сараюшке. Остальные пятнадцать казаков, два ближника атамана и сам Иван висели на этой дыбе. Вкопали два бревна в землю, прибили к ним перекладину, связали бедолагам руки за спиной и привязали конец верёвки к перекладине так, чтобы тать стоял на ногах, но двигаться не мог – сразу руку себе вывернешь. Пятнадцать казаков было потому, что второй дозор не спал, и его пришлось положить из арбалетов: меньше пленников – меньше проблем.
К церкви Пётр и отправился. С ним были оба стрелецких десятника и лях. Так сказать, свита для солидности. Остальных стрельцов княжич отправил проводить шмон по деревне. Приказ был собрать всё, что принадлежало разбойничьей шайке, и не трогать ничего у местных. Крестьяне и так за два с лишним года натерпелись.
Атаман был настоящий казак, как его представляют в исторических фильмах. Красный кафтан, правда, грязноватый, синие шаровары, вислые усы, начинающие седеть, бритая голова и чуб. Стоял он, уронив голову на грудь, и, похоже, спал на ногах. Придётся это исправить.
Пётр размахнулся и от души ударил Сокола в солнечное сплетение. Тот охнул, согнулся от удара, вырвал себе из суставов руки и завыл на всё село. Замечательно. Живым Пожарский его оставлять не собирался. Всё, что оставалось сделать сподвижнику и хранителю казны Заруцкого, это честно рассказать о том, где хранится всё, что награбили два атамана за десять с лишним лет. После этого он должен
– Снимите его, руки не развязывайте, – попросил он стрельцов, что те мигом и проделали.
– Пойдём, Иван, поговорить надо, – пригласил жестом руки княжич казака по направлению к его старому месту жительства.
Когда они уселись на лавки напротив друг друга, бывший генерал спецназа, проводивший десятки допросов, решил сыграть для начала в доброго следователя.
– Иван, прости, не знаю, как тебя по батюшке?
Казак молчал.
– Смотри. У нас с тобой есть всего два пути. Первый: ты мне рассказываешь обо всех тайниках, где запрятана казна, я проверяю, и если всё честно, то отпускаю тебя одного на все четыре стороны. Второй: ты играешь в молчанку, я начинаю тебя пытать и со временем узнаю всё то же самое, что ты мне сказал бы добровольно, но зачем тебе жизнь без пальцев, глаз и яиц. Причём начнём именно с того, что сделаем из тебя евнуха. Что скажешь теперь? Как тебя по отчеству?
– Отца Сидором звали, – пошёл на сотрудничество атаман.
– Ну, вот и замечательно, Иван Сидорович. Мне твои казаки сказали, что в наследство от Заруцкого тебе достались две ладьи, набитые золотом и серебром. Ещё мне рассказали, что за последующие три с лишним года вы ограбили кучу деревень и даже пару городков, несколько монастырей и купцов – так просто и не сосчитать. Где всё это? – Пётр говорил медленно и при этом «вежливо» улыбался.
– Кто ты, отрок? – Атаман ожёг его ненавидящим взглядом.
– Я Пётр Дмитриевич Пожарский. Об отце слышал, небось. – Княжич продолжал улыбаться.
– Вот как… Отца твоего знал, вместе даже, было дело, ляхов били. – Взгляд казака не потеплел.
– Итак, где всё награбленное?
– Если я расскажу, ты меня убьёшь, – выдал аксиому Иван Сидорович.
– Если всё до последней полушки выдашь, клянусь Господом нашим Иисусом Христом, отпущу и даже не изувечу, ещё и руки вылечу. – Пётр истово перекрестился. Бывший генерал в Бога не верил и клятву дал легко.
– Не верю я тебе, княжич. Глаза у тебя недобрые, – покачал головой атаман.
– Смотри, Иван Сидорович, у меня два дня до прихода твоего отряда, что монастырь сейчас грабит и монашек насилует. Все эти два дня я тебя пытаю. Ты не смотри, что я молод, все, что обещал, я выполню. Начну я тебя делать евнухом через две минуты, если, конечно, ты не прекратишь упрямиться. – Пётр встал, открыл дверь на улицу и крикнул стоящим во дворе стрелецким десятникам: – Принесите ведро воды и нож поменьше, буду лечить пленника.
Атаман сломался, едва с него порты стянули. Легко отнимать чужие жизни, а вот когда твоей угрожают, да ещё таким изощрённым способом, стойким оловянным солдатиком быть тяжело.
Тайных захоронок, по словам Ивана Сидоровича, было пять. Места знал он и его ближники: Пётр Онищенко и Иван Битый. Что ж, теперь надо устроить перекрёстный допрос этим двоим и проверить, сколько тайников надеялся скрыть атаман. Он ведь не на доверчивого мальчика попал.
Событие четырнадцатое