И оживут слова

Способина Наталья

— Куда путь держим, красавица? — лениво протянул дружинник.

— К воеводе, красавец, — елейным голосом произнесла я, ответив ему не менее оценивающим взглядом.

Парень моргнул и начал заливаться краской. И правильно: на его лице за прыщами не было видно ни одной веснушки. Наверное, красавцем его называла разве что мама. Мне должно было бы стать стыдно, но меня слишком взбудоражили слова Златы и косые взгляды.

Пройдя мимо пунцового стражника, я осмотрелась. Схемы схемами, но на самом деле я была здесь впервые. Большой квадратный двор был усыпан мелким речным песком, утоптанным десятками босых ног. Как раз в эту минуту два голых по пояс человека валяли друг друга посреди двора. Песок серым пеплом налип на потные тела, впрочем, никого здесь

это не смущало. Рядом стояли такие же грязные и полуодетые мужчины, задорно подбадривая борцов. Чуть в стороне у большой деревянной бочки два человека в насквозь мокрых штанах поливали друг друга водой из небольшого ведерка. Слева на скамье у дружинной избы сидели три воина постарше, и одним из них был Улеб, что-то мастеривший из кусочков кожи. Его соседи переговаривались, поглядывая в сторону пары на песке. У их ног, вытянувшись на солнышке, лежала большая лохматая собака. В ответ на радостные крики она то и дело поводила ушами. Напротив в теньке под навесом сидел еще один человек, тоже что-то маcтеривший. Радимира среди них не было.

Внезапно послышались вскрик и отборная брань. Я посмотрела на борцов. Один из них стоял на колене, протягивая руку второму, окончательно закатанному в песок. Ругался второй. Впрочем, брань была веселой и ничуть не злой. А потом наступила гробовая тишина. Это бранящийся принял протянутую руку и заметил меня. Почему до сих пор стражник у ворот не подал никакого сигнала, я не знала. То ли надо мной решил подшутить, то ли над товарищами.

На меня смотрело несколько десятков глаз. Безмолвно, настороженно. Словно я была… врагом. Запоздало я подумала, что, наверное, женщины сюда не заходят. Это же дружинный двор и дружинная изба — место испокон веков мужское.

— Здравствуйте, — громко произнесла я.

Собака приподняла голову и оскалилась.

— И тебе поздорову, — откликнулся молодой воин, стоявший ко мне ближе всех. Голубые глаза неправдоподобно ярко смотрелись на его перемазанном грязью лице.

За ним отозвались остальные.

Улеб встал и тяжелой походкой направился ко мне. Я вдруг заметила, что он совсем не молод. А ведь ночью, на качающейся палубе, он показался мне еще не старым и полным сил — настолько отточенными и уверенными были его движения. Когда он навещал меня в доме Добронеги, он тоже не запомнился мне своим возрастом, а здесь солнечный свет не пощадил его, разом выдав и серебро в волосах и морщины на обветренном лице. А еще он слегка прихрамывал.

— Ты как здесь? Случилось что? — голос звучал тихо.

Он взял меня за локоть и отвел в сторонку, к забору. Во двор вернулись звуки: смех, подтрунивания над проигравшим, плеск воды у бочки, шутки над теми, кто успел замочить портки, а теперь и не снимешь, не просушишься — не одни.

— Я к Радимиру, — проговорила я, чувствуя себя ужасно глупо.

Краем глаза я заметила, как человек, до этого сидевший под навесом, легко взбежал по ступеням и исчез в избе.

— Не след тебе вот так ходить, — покачал головой Улеб.

— Я… Я не подумала, что…

Я не успела закончить оправдательную речь (да и нечего мне было сказать, на самом деле), как по ступеням сбежал встревоженный Радимир.

— Случилось что? — сходу спросил он, хватая меня за локти. — Что?

— Все в порядке. Я… Я просто… к тебе… Я увидеть…

Сбившись, я замолчала. Кровь прилила к щекам, и я опустила голову, ожидая услышать хохот и шутки, но вместо этого почувствовала, как Радимир крепко прижимает меня к себе, а его большая ладонь скользит по волосам. И это уже привычно. И голос у уха — низкий, взволнованный — тоже привычен.

— Всемилушка, девочка ты моя…

— Ты прости, — проговорила я. — Я пойду. Не надо было…

Радимир отстранил меня и заглянул в лицо. В его взгляде было столько нежности и печали, что мне стало почти физически больно. Та, кому это все предназначалось, была давно мертва.

— Подбери сопли, воевода, — буркнул Улеб и пошел в сторону оставленной скамьи.

Радимир дернул плечом и вздохнул.

— Златка-то заходила? — его голос

звучал преувеличенно бодро.

— Да. Спасибо.

— Пироги понравились? Твои любимые, с моченым яблоком.

— Да. Очень, — ответила я, хотя мысль попробовать хоть один из них даже не пришла мне в голову.

— Я зайду вечером, — как бы извиняясь, произнес Радимир. — Только тебе вот так одной не надо…

Я на миг задумалась, почему одной не надо. Опасается, что снова что-то случится? Или просто старается уберечь от пересудов?

Радимир оглядел двор, и я проследила за его взглядом. В противоположном углу у бочки с водой слышался хохот. Две мокрых рубахи, связанные рукавами, служили ширмой. За ней, судя по шуткам, переодевали мокрые портки. Державшие рубахи все грозились их убрать, а переодевавшиеся беззлобно ругались в ответ. Радимир повернулся ко мне, будто принял какое-то решение, и тут на его плечо легла ладонь.

— Я отведу, — прозвучало рядом. В речи слышались чужеземные нотки.

Радимир чуть нахмурился, а потом улыбнулся. Воин, сказавший это, улыбнулся в ответ. Посмотрев на него, я поняла, что это именно он бегал за Радимиром. Вот он — тот, о ком без конца говорили здесь. Чужеземец, привезенный воеводой из двухлетнего похода. Первое, что поразило меня, — необычайная молодость побратима Радимира. Я бы дала ему не больше двадцати. А еще он едва доставал Радимиру до подбородка, то есть был чуть выше меня. Нельзя сказать, что такой уж маленький, но на фоне остальных воинов он смотрелся совсем мальчишкой. Усугубляла впечатление и его комплекция. Если для большинства девушек стройность и хрупкость — это предел мечтаний, то для юноши… В общем, я решила, что у мальчика должна быть масса комплексов на этот счет. А еще у него были пепельные волосы, и этим он тоже выделялся на фоне остальных воинов, большинство из которых были темноволосы. Все это я отметила в считанные секунды. Я была так поражена несостыковкой моего представления об этом человеке, основанного на словах Радима, Добронеги и Улеба, с оригиналом, что не сразу осознала другую вещь: я ничего о нем не знаю. Вообще ничего, кроме… настоящего имени. И это совершенно не вписывалось в общую картину происходящего. Это же мой мир, и он должен жить так, как написала я. Должен ведь? Правда? Тогда почему я смотрю на этого мальчишку и не вижу ничего, кроме спокойного взгляда мимо меня?

— Спасибо, Олег, — в голосе Радимира сомнение смешалось с облегчением.

Впрочем, выбора у воеводы все равно не было, потому что больше никто не вызвался быть провожатым для его горячо любимой сестры. Это как ничто другое доказывало: горячо любили ее далеко не все.

Тот, кого воевода назвал Олегом, молча двинулся в сторону ворот, чуть тронув меня за локоть. Я еще раз оглянулась на Радимира, увидела скрытую радость в его взгляде и поняла, что не зря пришла сюда, пусть и выставила себя дурой.

Мой провожатый на миг задержался возле парня, охранявшего ворота, и что-то быстро ему сказал. Тот покраснел и встал ровнее. И меня удивило то, что стражник испугался Олега, едва доходившего ему до плеча.

***

«К странному чужеземцу привыкли скоро. Еще бы не привыкнуть, когда воевода и шагу без него не ступал. Ходили слухи, что спас он Радимиру жизнь в том походе. Правда, в слухи те верили мало. Чужеземец был мал ростом и тонок телом. Куда ему до Радимира? И все же уважал его воевода. Сам при всем люде побратимом назвал, а значит, не безвестной сиротой ему теперь быть, а кровной родней воеводы. В годы набегов кваров многие остались вот так — сиротами, лишились семьи и крова. Кого и где лишился этот чужеземец, в Свири никто толком не знал. Воины, что в походе том были да при первой встрече Радимира с Олегом присутствовали, помалкивали. Только плечами поводили, будто холодно им вдруг становилось. Долго люд догадки строил. Да разве ими правду заменишь? Сказывали только, что имя-то у него другое. Но Радим Олегом называл — так и другие звать стали. Хотя, правду сказать, мало кто к нему, кроме воеводы, обращался. Да и сам он стороной держался.