Шрифт:
Отец потерял работу незадолго до болезни мамы. После он все чаще засиживался дома. Сперва продолжал вставать, одеваться и уходить из дома еще до того, как я и Миранда уходили в школу, но через месяц или около того уже перестал бриться и спал допоздна. Когда мы возвращались, отец обычно лежал, растянувшись в одних трусах на диване в гостиной. Его светлая кожа была испещрена черными и красными татуировками, которыми он так гордился, и которые так нас смущали. В нашем возрасте папа был настоящим героем. Он всё удивлялся, как его дети вышли такими консервативными.
– Привет, ребята, - как-то раз сказал он.
–
Мы сняли шляпы, стерли защитный крем полотенцами, которые мама держала у двери, и пошли посмотреть на то, что отец хотел нам показать. Папа смотрел 67 канал, прямой репортаж об Операции “Занавес”. В кадре появился маленький челнок, яркая серебристая пылинка на фоне черного космоса. Бимолекулярная нить вытягивалась из его кормы, как паутинка из прядильных желез паука. Попадая в вакуум она почти мгновенно расширялась и растягивалась в тонкую пленку призматического сечения, превращаясь в частичку огромного зонта, закрывающего землю от солнечного ультрафиолета.
– Чертовски здорово, - воскликнул отец. Ему всегда нравились новые технологии.
– Посмотрите-ка, дети. Так творится история.
– Как-нибудь в другой раз, пап, хорошо?
– сказала Миранда.
Я проследовал за сестрой из гостиной дальше по коридору, в мамин кабинет. Сидя за компьютером, мама одной рукой водила по экрану кистью, а другой на клавиатуре подбирала цвета и текстуры, создавая яркий пейзаж. Мы тихо наблюдали, как она отправляет изображение в очередной журнал, и только тут мама нас заметила. Может быть потому, что это был наш последний счастливый день, перед тем, как мы узнали, как тяжело она больна, я отчетливо все запомнил. Мамины волосы, мягко обрамлявшие ее лицо, озарившееся широкой улыбкой, маленькие капельки пота на верхней губе… Она протянула руки к нам и сказала:
– Идите сюда.
Потом мы с Мирандой засели за домашнее задание. Нас не пускали на улицу до того, как мы его сделаем, да и все равно из дома нельзя было выходить до сумерек. Даже тогда мама заставляла нас надевать шляпы и перчатки и мазала лица гелем перед выходом. Через пять минут мы были уже в парке и носились туда-сюда по твердой высохшей земле, прячась среди безжизненных рядов мертвых деревьев. Большинство наших друзей жили в центре города, и мы обычно встречали их у выхода из станции “72 улица”, в западной части Центрального парка. Иногда они дразнили нас, за то, что мы жили на окраине, но Миранда умела их приструнить:
– Наш папа говорит, что, как только закончат строить занавес, все снова захотят уехать из центра на окраину, - в ее голосе звучала уверенность девочки, который исполнилось уже целых двенадцать лет.
– В любом случае, кому захочется жить в старой темной дыре?
– Она не темная, - ответил Жермен.
– Да конечно, дыра. Что, скажешь - нет?
Никто не спорил. Никто даже и не пытался. Миранда почти всегда была нашим вожаком, пока мы играли в салки, прятки и всякие “войнушки” среди скелетоподобных останков деревьев парка до наступления ночи, когда приходилось возвращаться домой. Утром мы отправлялись в школу до рассвета, избегая лучей утреннего солнца. Мы приходили задолго до начала уроков, потому что Миранда была дежурной по сопровождению других детей в здание, все ставни которого были закрыты. Я завидовал ее форменным нарукавной повязке, тропическому
Не знаю, как мы почувствовали тем вечером, что что-то в доме не так. Но как только парадная дверь закрылась за нами, мы неестественно чинно пошли в нашу комнату и прилежно сели за уроки. Может быть, нас насторожило, что телевизор был выключен, и мама не работала у себя в кабинете, а тихо разговаривала с папой на кухне. Или же что-то в тембре родительских голосов действовало на подсознание. Не могу объяснить. Мы просто чуяли: что-то неладно, и на всякий случай старались не привлекать к себе внимание.
За обедом, наконец, страх уменьшился. Сперва родители старались вести себя за едой как обычно, расспрашивая нас о том, как прошел день, и передавая друг другу соевый сыр и тканевый белок, словно все, как всегда, в порядке. Но получалось это так неискренне и напряженно, что скоро они бросили притворяться, что все хорошо, и просто тихо уселись напротив нас. Я почти не отводил глаз от тарелки, но не мог не заметить, какие красные у мамы глаза, и как часто моргает отец, едва сдерживая слезы. Наконец, Миранда не выдержала:
– Я думала, мы в семье договорились насчет секретов, - заметила она.
– У нас сегодня плохие новости, ребята, - помолчав, ответил ей папа.
– Помните, мама ходила на медосмотр в клинику на прошлой неделе? Так вот, доктор сделал несколько анализов и сегодня утром позвонил нам с результатами.
– У мамы грипп?
– предположил я.
Она улыбнулась и взяла меня за руку:
– Нет, солнышко. Боюсь, что у меня рак.
Нам не нужно было спрашивать маму, что это такое, или какой именно у нее рак, потому что нас заставляли затверживать наизусть все об этой болезни с того момента, как мы выросли достаточно, чтобы в одиночку выходить из дома. Миранда была поражена:
– Но, мам, ты же такая осторожная! Ты же всегда надеваешь шляпу и наносишь крем от загара.
– Я знаю, милая. Но, понимаешь, когда я была в твоем возрасте, мы не знали того, что мы знаем сейчас. Мы не понимали, как разрушается озоновый слой, как страшен ультрафиолет, и как может навредить солнце, если ты неосторожен. У меня несколько раз случались солнечные ожоги во время летних каникул, когда я была маленькой. А от этого как раз и бывает рак. Иногда, если в детстве сильно обгораешь на солнце, потом развивается рак кожи, особенно если кожа такая светлая, как у меня, и есть врожденная предрасположенность к болезни.
– Мама умрет?
– спросил я.
В этот раз она ответила без улыбки:
– Я не знаю, дорогой. Нам остается только ждать.
Как мы с Мирандой узнали в течение следующей пары недель, проблема заключалась не в медицине, которая могла вылечить практически все. Обычно лечения генетически модифицированными бактериями было достаточно, чтобы остановить рак до стадии метастазы и даже после того, как болезнь начала распространяться, как было в мамином случае. А если это не помогало, в большинстве случаев успешное исцеление достигалось с помощью лазерной хирургии или трансплантации ткани. Нет, проблема была в деньгах. У родителей не было медицинской страховки. Мама всегда работала по договорам, полагаясь на отца. А тот лишился полиса, когда его уволили.