И пели птицы...
Шрифт:
— Хорошо бы ты не подслушивал мои разговоры.
— Это каким же образом? Ты же используешь контору как центр своей светской жизни.
— Не такая уж она у меня и бурная, ты не находишь? Один мужчина раз в месяц. Могло быть и хуже. Развеселись, Эрик. Давай я приглашу тебя на ланч.
Эрих вздохнул.
— Ладно. Только не у Лукки. Им я уже сыт по горло. Что ни день, одни и те же подносы с одними и теми же сэндвичами. По-моему, он просто намазывает свежую сардинную пасту поверх старой. А нижний слой датируется пятьдесят пятым годом и знаменует миг появления Лукки в Лондоне.
— Откуда ты знаешь, когда он сюда переехал?
— Видишь ли, мы, иммигранты, держимся
— Так это их в министерстве внутренних дел обучают бутербродными управлять? Вот посмотри, итальянцы приезжают к нам из разных уголков своей страны, все они выросли на вкуснейшей еде, а здесь готовят одни и те же яйца под майонезом, одни и те же черствые бутерброды с сардинной пастой и один и тот же кофе с желудевым вкусом — это при том, что в Италии кофе больше похож на нектар. Их что же, иммиграционная служба снабжает сборником дрянных рецептов — или как?
— Не уважаешь ты бедных беженцев, а? Поосторожнее, не то потребую, чтобы ты сводила меня в лучший ресторан Лондона.
— Как скажешь, Эрик. Я с удовольствием.
— Боже ты мой, этот мужик привел тебя в хорошее настроение, нет? В колокольчик позвонил. Очень похоже на крысу Скиннера [19] .
— Ты имеешь в виду собаку Павлова?
— Нет. Я теперь англосакс. Меня и Скиннер устраивает. Ты все-таки занялась бы работой, а? Я-то со своей вот-вот управлюсь, и минуты не пройдет.
19
Беррес Фредерик Скиннер (1904–1990) — американский психолог, изобретатель и писатель. Известен экспериментами по выработке условных рефлексов у крыс.
Разумеется, он прав, думала Элизабет, возвращаясь к рабочему столу. Роберт звонит, она подпрыгивает. Один только голос Роберта делает ее счастливой. Но лучше иметь единственный источник счастья, чем не иметь никакого, верно? Она уж и отталкивала его от себя, и тянула к себе, и занималась самовнушением; раскладывала собственные чувства по полочкам и пыталась догадаться, что чувствует он; делала все, чтобы заставить его бросить жену, но ничего не менялось. И она приказала себе не думать о будущем. Мрачные разговоры и тягостные расставания — все это им еще предстоит, и довольно скоро.
Роберту принадлежала небольшая квартира на верхнем этаже дома, стоявшего неподалеку от Фулем-роуд. В ожидании Элизабет он попытался удалить из своего жилища приметы семейной жизни, но, разумеется, истребить их полностью не смог. Кухня в квартире была что называется «открытой», отделенной от гостиной лишь бамбуковой занавеской. На деревянной тумбе стояли две бутылки из-под кьянти с воткнутыми в них красными свечами, — от них, по мнению Элизабет, отчетливо веяло атмосферой шестидесятых и бистро в Челси. Выбросить их было нельзя, потому что они нравились дочери Роберта.
В гардеробе висело с полдюжины платьев его жены, в шкафчике ванной комнаты лежало кое-что из ее косметики.
Ладно, хотя бы фотографию ее убрать с серванта и спрятать в комоде под скатертями он может. Однако проделывая это, Роберт всякий раз испытывал приступ суеверной вины, как будто втыкал в восковую фигурку жены булавки. Зла он ей не желал, она была женщиной преданной и великодушной — Роберт подозревал, что сам эти качества утратил, но отказаться от Элизабет было выше его сил.
Многие коллеги считали их с
Раскладывая по софе подушки, он услышал, как Элизабет звонит по переговорному устройству.
— А это еще что такое? — спросила она, пощупав его свитер.
— У меня было время переодеться, вот я и…
— Где ты его взял?
— Купил сегодня. Решил, что пора и мне приобщиться к моде.
— Тогда для начала немедленно сними это. И что еще за брюки-клеш? Ну, знаешь ли, Роберт!
— В Европе нет ни одного мужчины, который не обзавелся расклешенными брюками. Других там просто не продают.
Элизабет прошла в спальню, отыскала старые вельветовые штаны и представлявшийся ей пристойным свитер. Роберт старательно протестовал, когда она принималась распоряжаться мелочами его жизни, но втайне радовался этому. Ему нравилось, что Элизабет разбирается в таких вещах, и льстило, что она заботится о нем.
Переодевшись, он разлил вино и постоял рядом с Элизабет, обняв ее рукой за плечи, пока она готовила еду из принесенной с собой снеди. Такие минуты предвкушения Роберт любил больше всего — все еще только начинается, весь вечер впереди.
За едой он рассказывал о своей работе, о людях, с которыми познакомился. Элизабет засыпала его вопросами. Роберт боялся нагнать не нее скуку, однако ей явно нравились его сардонические описания всякого рода совещаний и обедов, на которых он присутствовал.
Вечер и ночь они провели в уединенной гармонии, без обсуждения трудных решений, которые им предстояло принять. Роберта это порадовало, и Элизабет тоже — легкой поступью уходя от него поутру, она ощущала гордость и ликование.
4
В субботу после полудня позвонила Франсуаза: она отыскала на чердаке еще два десятка записных книжек. Элизабет сразу же поехала и забрала их. Делать ей вечером было нечего, поэтому она провела около часа в ванне, а потом, не позаботившись ничего приготовить на ужин, принялась просматривать записные книжки в надежде, что удача, отвернувшаяся от Боба, улыбнется ей.
Перед тем как отправиться в ванну, Элизабет включила в гостиной камин. Вот интересно, существует ли закон, запрещающий бастовать работникам Управления газовой промышленности? Остальные зимой бастовали друг за другом, как будто очередь соблюдали. Если вдруг прекратится подача газа, возьмется ли за его поставку армия? Конечно, Элизабет сможет в этом случае перебраться к матери, у которой отопление нефтяное, только придется прихватить с собой миссис Кириадес, которая в холоде и дня не проживет…