И пели птицы...
Шрифт:
— О да.
Он вернулся к сновавшим по траншее людям, думая: «Все теперь идет само собой, а меня просто несет течение».
— Бедный фриц, — произнес чей-то голос. — Небось спятил уже под таким обстрелом.
Рядом со Стивеном возник Хант, отдувавшийся под тяжестью вещмешка, к которому была прицеплена еще и маленькая деревянная клетка. В клетке сидели два голубя. Стивен взглянул в их пустые крапчатые глаза.
Осталось переждать одну ночь, а там начнется. Взвод Стивена уже занял отведенную ему позицию. Прайсу удалось каким-то чудом отыскать ее, и неукоснительно дотошный капрал Петросян расставил всех по местам. Траншея им досталась хорошая.
— Лучший тыльный траверс, какой я когда-либо видел, — сказал Петросян. —
— Смотрите-ка, запасной падре пришел!
На земляном валу стоял, точно нелепая бескрылая птица, Хоррокс — белая сутана, из-под которой выглядывали армейские брюки, лысая, поблескивающая голова, белые полоски на воротнике, молитвенник; он был настоящим и единственным священником в подразделении, однако все называли его «запасным», поскольку свое пребывание на передовой Хоррокс неизменно ограничивал тыльной линией окопов. Солдаты нервно засуетились, даже атеисты под влиянием страха обрели в эту минуту веру. И скоро падре обступила пристыженная толпа.
Стивен Рейсфорд присоединился к ней. И увидел все еще перепачканного землей Джека Файрбрейса, а рядом с ним большого, величавого Артура Шоу.
Солдаты его взвода, которым предстояло пойти утром в атаку, преклонили колени и закрыли ладонями лица; они ушли в туннели собственных страданий, в темноту, где времени не существовало, и пытались разглядеть в ней смерть. Слова, произносимые падре, заглушал рев орудий.
А Стивен понял, что испытывает нечто большее, чем смирение, — он чувствовал собственную ничтожность. Он тоже закрыл лицо ладонью — кусочек плоти, жалкий мальчишка из Линкольншира. Он не питал опасений за свою кровь, мышцы, кости, но сами масштабы того, что сейчас начиналось, число людей, скопившихся здесь, под разрываемым жутким грохотом небом, начинало расшатывать скрепы, на которых держалась его способность владеть собой.
Он обнаружил вдруг у себя во рту слово «Иисусе». Снова и снова шептал его, отчасти молясь, отчасти богохульствуя. «Иисусе, Иисусе…» — и это было хуже всего, что когда-либо с ним случалось.
Потом во рту его появилась облатка, за ней немного сладкого вина, — и Стивену захотелось глотнуть побольше. Обряд причащения завершился, однако некоторые бойцы не смогли подняться на ноги и так и остались стоять на коленях. Прикоснувшись к истоку, они хотели умереть на месте, страшась наступающего дня и испытаний, которые он им готовил.
Вернувшись в траншею, Стивен обнаружил царившие в ней растерянность и недоумение.
— Все отложили на два дня, — сказал Бирн. — Слишком мокро.
Стивен закрыл глаза. Иисусе. Иисусе. Он так ждал завтрашнего дня.
Лицо Грея прорезали морщины, он был встревожен. Вместе со Стивеном он поднялся на холм извлеченной из туннеля земли.
— Давайте успокоимся, — сказал Грей. Впрочем, Стивен ясно видел, как нелегко это ему дается. — Я должен вкратце описать вам новый план атаки. Артиллерия поставит перед вами огневую завесу. Вы будете неспешным шагом продвигаться следом за ней. Когда ее снимут, займете указанные вам позиции и станете ждать, когда завесу поставят снова. Так что вы постоянно будете под защитой. Проволочные заграждения немцев уже прорваны во многих местах, значительная часть их орудий уничтожена. Ваши потери не превысят десяти процентов личного состава.
Стивен улыбнулся:
— Вы так думаете?
Грей глубоко вздохнул:
— Я излагаю содержание полученных мной приказов. Мы расположены на фланге основного удара. Наш батальон должен будет использовать гибкую тактику. По сторонам от нас сосредоточены крупные боевые подразделения. Ольстерская дивизия, двадцать девятая — несравненные, свеженькие, только что с Галлиполи.
— Свеженькие? — переспросил Стивен.
Грей взглянул ему в глаза:
— Если меня убьют, Рейсфорд, а вы еще будете живы, возьмете командование ротой
— Я? А почему не Харрингтон?
— Потому что вы — сумасшедший хладнокровный дьявол, а здесь именно такой и требуется.
Начинало смеркаться, Грей поднял к глазам бинокль — в двадцатый, возможно, раз за этот день. Потом протянул его Стивену.
— Вон там, над первой линией немецких траншей, установлен плакат. Видите, что на нем написано?
Стивен посмотрел. Да, плакат огромный.
— Вижу. «Добро пожаловать, двадцать девятая!»
Его начало подташнивать.
Грей покачал головой.
— Так вот, имейте в виду. Проволочные заграждения не повреждены. Не нужно говорить об этом вашим бойцам, но я сегодня специально все рассмотрел и могу вас уверить: проволока цела на протяжении сотен ярдов. Снаряды просто перелетали через нее.
— А я думал, ее искрошили отсюда до Дар-эс-Салама.
— Штабные байки. От Хейга, Роулинсона и прочих. Только не говорите об этом бойцам, Рейсфорд. Не говорите, просто молитесь за них.
Грей сжал руками голову. Ни ум, ни полки с книгами ничем ему здесь не помогут, подумал Стивен.
Сорок восемь часов нежеланной отсрочки дали бойцам время подготовиться к неизбежному.
Первый винтовочный выстрел прозвучал, как вскрик трескучим фальцетом. Барнс прострелил себе нёбо.
Ночами они писали письма.
Майкл Уир написал:
Дорогие мать и отец, нам предстоит наступление. Не один день мы готовились к нему под землей. Мое подразделение принимало в этом участие. Теперь наша работа закончилась. Некоторые из моих бойцов вызвались поработать в день наступления санитарами. Моральный дух очень высок. Мы надеемся, что наш удар позволит покончить с войной. Полагаю, что большинство солдат противника уже погибли под нашим артиллерийским обстрелом.
Спасибо за кекс и клубнику. Хорошо, что сад доставляет вам такую радость. Ягоды нам всем очень понравились. Я часто думаю о вас, о нашей тихой домашней жизни. Прошу вас, не тревожьтесь за меня. Молитесь за солдат, которым предстоит брать высоту. Спасибо за мыло, мама, поверь, оно мне очень пригодилось. Я рад, что вечеринка с Парсонсами прошла так успешно. Пожалуйста, передайте мои соболезнования мистеру и миссис Стэнтон. Я лишь недавно узнал об их сыне.
Я почти уверен, что перед отъездом расплатился с портным, но, если я ошибаюсь, заплатите ему от моего имени, я верну вам долг во время следующего отпуска. Прошу вас, обо мне не беспокойтесь. Здесь достаточно тепло. Пожалуй, даже слишком, — поэтому мне ничего больше не нужно, ни носков, ни пуловеров.
Ваш сын Майкл.
Типпер написал:
Дорогие мама и папа, я вернулся к друзьям и очень горжусь, что снова с ними. Тут очень здорово, столько фуражек с разными околышами и солдат из других частей. Наши пушки такое представление устраивают — прямо Ночь Гая Фокса. Мы собираемся наступать и ждем не дождемся, когда фриц получит свое! Генерал говорит, что сопротивления никакого не будет, потому что наши пушки всех их прибили. Мы должны были начать вчера, но погода была не очень хорошая.
Очень тяжело ждать. Некоторые ребята немного упали духом. Тот парень, Бирн, о котором я вам рассказывал, подходит ко мне и говорит: не беспокойся. Рад был услышать, что Фред Кэмпбелл до сих пор цел. Молодчага!
Ну вот, мои дорогие мама и папа, это все, что я могу вам сказать. Завтра узнаем, увидимся ли мы еще когда-нибудь. Обо мне не беспокойтесь. Я не боюсь того, что меня ждет. Когда я был маленьким, вы были ко мне очень добры, и я вас не подведу. Пожалуйста, напишите мне еще, я так люблю узнавать, что нового дома. Пожалуйста, пришлите мне пару видов Сент-Олбанса. Передайте Китти, что я люблю ее. Вы самые лучшие мама и папа на свете.
Ваш сын Джон.