И плачут ангелы
Шрифт:
— Исази! А где остальные слуги?
— Кто знает, где спрячется матабельская шавка, когда она нужна? — презрительно бросил коротышка-зулус. — Небось всю ночь плясали, наливаясь пивом, а теперь глаза разлепить не могут.
— Тебе придется мне помочь, — решила Кэти. — Пока повар не вернется.
После завтрака в палатке-столовой Кэти позвала сидевшего у костра Исази.
— Никто не вернулся?
— Нет, нкосикази.
— Я хочу поехать на станцию. Надеюсь, Хеншо прислал телеграмму. Исази, запряги, пожалуйста,
На морщинистом лице старого зулуса впервые появилось выражение тревоги.
— Лошадей в краале нет.
— Где же они?
— Наверно, муджиба вывели их пораньше, пойду поищу.
— Нет, не надо! — помотала головой Кэти. — До телеграфа совсем близко. Прогулка пешком мне не повредит. Джон-Джон, принеси мою шляпку!
— Нкосикази, пожалуй, мальчику не стоит…
— Да ладно тебе! — ласково ответила Кэти и взяла сына за руку. — Если найдешь лошадей, приезжай за нами.
Размахивая зажатой в руке шляпкой, Кэти зашагала по тропе, идущей вокруг холма к железной дороге. Джонатан вприпрыжку бежал рядом с матерью.
Мальчик первым обратил внимание на непривычную тишину.
— Мама, молотки не стучат.
Кэти с сыном прислушались.
— Мистер Мак платит рабочим по пятницам, а сегодня вроде не пятница, — пробормотала Кэти, в недоумении покачав головой, но все еще ничуть не встревоженная. — Странно…
Они пошли дальше.
За поворотом они остановились. Кэти подняла шляпку, прикрывая глаза от низкого солнца. С юга, поблескивая, словно шелковые паутинки, бежали железнодорожные пути, внезапно обрываясь у прорубленного сквозь лес прохода. Там лежала небольшая груда тиковых шпал и сваленные кучей рельсы — днем из Кимберли должен был прийти состав с материалами для строительства дороги. Кувалды и лопаты аккуратно лежали на своих местах — там, где их оставили рабочие предыдущим вечером. Вокруг никого не было.
— Ничего не понимаю… — пробормотала Кэти.
— Мама, где мистер Хендерсон? — спросил Джонатан необычно тихим голосом. — Где мистер Мак и мистер Брэтуэйт?
— Не знаю. Наверное, у себя в палатках.
Палатки белых — управляющего, инженера и бригадиров — стояли рядом, позади квадратной хижины из оцинкованного железа, служившей телеграфной станцией. Ни возле хижины, ни между палатками не было видно никаких признаков жизни, не считая одинокой вороны. С еле слышным издалека хриплым карканьем она расправила крылья и тяжело плюхнулась на землю.
— Где все рабочие? — спросил Джонатан.
Кэти вдруг бросило в дрожь.
— Не знаю, малыш. — Горло перехватило, и она откашлялась. — Пойдем посмотрим. — Ее голос прозвучал неожиданно громко, и Джонатан прижался к матери.
— Мама, я боюсь.
— Не говори глупостей! — твердо сказала она и, схватив сына за руку, пошла вниз по склону.
Кэти все ускоряла шаг и, подходя к телеграфной будке, почти бежала — идти
— Подожди здесь! — велела Кэти сыну.
Сама не зная, что заставило ее пойти одной, она поднялась на крыльцо телеграфной будки. Дверь была приоткрыта.
Телеграфист сидел за столом, глядя на гостью выпученными глазами, нижняя челюсть безвольно отвисла.
— Мистер Брэтуэйт!
Послышалось гудение, словно пчелиный рой вылетал из улья, и большие синие мухи, сидевшие на рубашке телеграфиста, поднялись в воздух: на месте живота зияла дыра, из которой на пол вывалились кишки.
Ноги подогнулись, в глазах замелькали черные пятна, будто крылья летучих мышей на закате, и Кэти oтпрянула к дверям. Синяя муха уселась ей на щеку и лениво поползла к уголку рта.
Кэти согнулась пополам, ее вывернуло наизнанку, и весь завтрак остался на полу. Она медленно попятилась прочь из телеграфной будки, потряхивая головой и пытаясь стереть с губ тошнотворный привкус рвоты. На ступеньках Кэти споткнулась и тяжело осела. Подбежавший Джонатан прижался к матери.
— Мамочка, что случилось?
— Обещай мне, что будешь храбрым мальчиком, — прошептала она.
— Мамочка, тебе плохо? — Ребенок тряс ее за руку, и Кэти не могла толком сосредоточиться.
Она знала, почему труп в хижине был так жестоко изуродован: матабеле всегда вспарывали животы своим жертвам. Этот ритуал освобождал душу мертвого, позволяя ей отправиться в Валгаллу. Если живот не вспороть, то тень убитого останется на земле и будет преследовать убийцу.
Мистера Брэтуйэта выпотрошили, точно цыпленка, острым как бритва лезвием ассегая — и сделал это боевой отряд матабеле.
Высокий плотный инженер был одним из лучших друзей Джонатана. Кэти схватила сына за руку:
— Нет, не пойдешь!
— Почему?
Ворона набралась смелости и скрылась внутри палатки инженера. Кэти знала, что привлекло птицу.
– Джон-Джон, помолчи, пожалуйста! — взмолилась она. — Маме нужно подумать.
Слуги исчезли — сбежали, потому что их, как и рабочих на железной дороге, наверняка предупредили заранее о нападении боевого отряда на станцию… Кэти пришла в голову жуткая мысль: а если слуги, те самые, которые работали у нее, тоже участвовали в набеге?
Она яростно помотала головой.
Нет! Они не могли! Наверное, это сделала какая-то шайка мятежников, ее люди тут ни при чем!
Напали, разумеется, на рассвете — матабеле всегда так делают. Хендерсона и бригадира захватили врасплох — в палатках, спящими. Только преданный Брэтуйэт сидел у своего аппарата…
Телеграфный аппарат! Кэти вздрогнула, осознав, что телеграф — ее единственная связь с внешним миром.
— Джон-Джон, сиди здесь! — велела она и направилась к дверям хижины.