И посадил дед репку

Вико Мишель

— Или же шубу себе новую куплю, — мечтательно говорила Зинаида Викторовна в следующем доме, следующим благодарным слушателям.

Забегая чуть вперёд, я скажу, что, таким образом, переходя из дома в дом, от одних соседей по деревне к другим, от одних знакомых к следующим знакомым, она обошла чуть ли не всю деревню. И если побывать ей довелось не в каждой избе, то наобещать, тем, кто у неё просил себе семян, она умудрилась всем.

Дед же её, Агафон Анатольевич, закинув ногу на ногу, преспокойно сидел на лавке, что стояла со стороны

улицы, возле входной двери в избу.

Он уже давно догадался, куда исчезла его старуха. За многие года их совместной жизни, Агафон Анатольевич прекрасно узнал характер своей жены, любившей прихвастнуть. И удивлялся лишь тому обстоятельству, что за столько лет прожитых в этой деревне, все её жители до сих пор продолжали верить в любые выдумки Зинаиды Викторовны, коими она каждый раз незлобиво дополняла собственную болтовню, придумывая что–либо из ничего, просто из своей головы, совсем несуществующее, по любому удобному для неё случаю, только бы он подходил на звание необычного.

И в подтверждении его догадки, к нему стали подходить проходившие мимо его дома, деревенские жители — соседи и знакомые.

Впрочем, деревня есть деревня и тут понятное дело, все друг друга превосходно знают. И само знакомство бывает, ограничивается лишь тем, что не все друг с другом как надо ладят.

Наш герой, ладил со всеми.

Итак, проходя вдоль забора огораживавшего владения Агафона Анатольевича от улицы, завидев его сидящим на лавке возле избы, люди подходили к нему.

Слова в произносимых вопросах были разными, но смысл в каждом случае, по сути, был схож:

— «Правда ли что он посадил редкий сорт репы?»

— Правда, истинный крест, — кивая головой, степенно отвечал Агафон Анатольевич.

— «И большой урожайности?»

— Так точно, — наклоняя голову, подтверждал Агафон Анатольевич.

И уже опережая просьбу, говорил:

— Семенами, когда будут, поделюсь. Приходите, приходите.

Большего людям и не надо было, а потому перекинувшись с хозяином будущего урожая чудной репы, ещё несколькими незначительными фразами, никоим образом уже не влияющими на тему начатого разговора, прощались со стариком, уходя далее по своим делам.

А тот, или же выдохнув табачный сизый дым в сторону подлетавших к нему, назойливых комаров, если курил, или же отмахнувшись от кровососов рукой, провожал уходивших от него деревенских жителей, хитрым смеющимся взглядом.

Ему было всё равно. Все преувеличения о будущей репе исходили ведь от его старухи, а не от него.

И отвечая на вопросы, он каждый раз говорил истинную правду.

— «Посадил репу? Посадил. Высокой урожайности? Высокой!»

Иного люди и не спрашивали.

Подойдя к старику и увидев его серьёзный, задумчивый взгляд, они забывали о многом из того, что хотели сказать, дабы скрасить всю беседу, и чуток прикрыть собственный интерес к неведомой репе.

Ну а дед, вновь и вновь, как только просители покидали его двор и скрывались за соседними домами,

заливался негромким, хрипловатым старческим смехом. И смех его порой продолжался до появления очередных просителей.

Тогда дед делал вид, будто закашлялся, и если курил свою махорку, начинал её клясть на словах за чрезмерную терпкость. Потом сразу же принимал серьёзное выражение лица, отчего всё начиналось сначала. Коротко испросив, что желали узнать, новые гости спешили поскорее удалиться.

Так продолжалось довольно долго.

Когда же Агафону Анатольевичу приелась его роль в происходящих событиях, он стал подумывать о том, чтобы уйти в дом, но не сделал этого по той причине, что его нашли бы и там. Даже в случае с закрыванием входной двери, результат не порадовал бы его.

Вечер нынешнего дня закончился бы спокойно, а на утро всё началось бы опять. Смеяться же два дня подряд, ему не хотелось. Он и так уже всё время держался одной рукой за живот, и убирал её только тогда, когда кто–нибудь являлся.

При этом ему приходилось немного напрягаться, ибо живот уже начинал болеть даже при отсутствии смеха. Этим обстоятельством и объяснялось серьёзное выражение его лица.

Ещё, время от времени, Агафон Анатольевич вспоминал о своём фронтовом товарище, Митриче, как он его по–дружески называл.

Вспоминал он однополчанина не напрасно. Он всё ждал, когда его старуха, придёт к нему в гости. Уж он–то сумеет вразумить её.

А тем временем, размер репы, со слов Зинаиды Викторовны, как она её всем представляла, вырос буквально чуть ли не с хорошую тыкву. Во всяком случае, он был близок к той сказочной чудной репке, которую, как всем известно, тянули и дедка с бабкой, и внучка с жучкой, и кошка с мышкой. И где только с помощью последней, репка была вытянута из земли.

— Как же вы урожай собирать будете? — недоумевали покорные слушатели.

— Было бы чего собирать, — важно отвечала Зинаида Викторовна, не задумываясь над тем, что именно говорить в ответ на сей вопрос.

Вскоре вся деревня знала о чудесной репе. И знала даже благодаря не только стараниям Зинаиды Викторовны, а ещё и благодаря простой людской молве.

Дошёл–таки слух и до Макара Дмитриевича.

Проходившая мимо его двора доярка, Варвара Леонидовна, поспешая на ферму, в нескольких словах поведала ему об этом в качестве горячей новости.

Макар Дмитриевич ничего не ответил доярке. Он только нахмурил брови. А та в свою очередь, как я только что сказал, спешила, поэтому больше говорить ничего не стала.

Однако после ухода Варвары Леонидовны, Макар Дмитриевич, прежде спокойно коловший дрова у себя на дворе возле поленницы, примыкавшей к стенке сарая, не смог также спокойно продолжать делавшуюся работу.

Воткнув топор в очередное полено, он уселся на лавку возле своего дома, курить старую чёрную трубку.

Дымить самосадом собственного изготовления, сидя в одиночестве, пришлось ему не долго.