И придет рассвет
Шрифт:
Лорд Пендлворт сощурил близорукие глаза.
– Прошу вас, мой дорогой Монк, не показывайте свою раздражительность. Насколько я понял во время моего краткого пребывания в Бельгии, леди Деламер испытывает нежные чувства к Торну, и не стоит умножать ее печаль воспоминаниями. Знаете, ведь она совсем недавно вернулась в Лондон. Я вчера видел ее на Бонд-стрит, и она показалась мне ужасно бледной.
Монктон снова достал лорнет.
– Я не собираюсь избегать этой темы, Пени. Торн был моим лучшим другом. Кроме того, если леди настолько непостоянна, что уже забыла
– Монк, не будьте идиотом. Прошло уже больше года. Даже наследница состояния Деламеров должна, в конце концов, подумать о своем будущем. Ей надо выйти замуж, притом сделать блестящую партию. Герцог Девонхем – любящий и заботливый отец, но даже его терпению есть предел. До меня дошли слухи, что ее бабушка уже перебирает подходящих женихов, но Индия отказывается даже смотреть на них. Кроме разве что Лонгборо.
– Лонгборо? – фыркнул Монктон. Он посмотрел на малоприметную фигуру, маячившую среди скромной толпы вдов. – Никогда не поверю. У парня нет чувства цвета, а уж галстук он и вовсе не умеет завязывать. Не понимаю, как такая девушка, как Индия, может даже думать о том, чтобы выйти замуж за такого человека, как Лонгборо.
– Думаю, когда леди принимает предложение руки и сердца, она обращает внимание на что-то другое, нежели на умение завязывать галстук.
– Снова умничаете, мой дорогой Пени. Мне это не нравится. Когда вы умничаете и говорите в таком неестественно холодном тоне, я не могу уследить за вашими мыслями. Как бы мне хотелось, чтобы Торн был здесь. Он всегда знал, как надо обращаться с вами. – Виконт тяжело вздохнул. – И мне все равно, что вы говорите. Торна нет. Моего лучшего друга. Он никогда не давал мне понять, что у меня что-то не так с мозгами, всегда одалживал гинею, не читая при этом нотаций, и научил меня, как завязывать галстук математическим узлом. – Из трех достоинств Торна последнее прозвучало в устах Монктона как самая высокая похвала. – За тебя, Девлин Карлайл, где бы ты ни был. Знай, черт возьми, что здесь по тебе скучают.
А на улице, позади скопления карет, из которых выходили нарядные женщины в бриллиантах и мужчины в расшитых камзолах, позади толпы уличных мальчишек-оборвышей, глазеющих на все это великолепие, стоял человек и наблюдал за ярко освещенным домом герцогини Крэнфорд.
Он был высок ростом и одет в тяжелый редингот с капюшоном. Его светлые глаза блестели в лунном свете.
Вокруг него бурлила толпа. Замызганные дети просили подаяние. Но человек словно ничего не замечал. Его взгляд был прикован к окнам особняка на другой стороне улицы.
Мимо него прошел страж порядка, потом вернулся и остановился.
– Заблудились? Наверно, впервые в Лондоне?
Человек очнулся. Горькая улыбка мелькнула на его лице.
– Нет, не заблудился. Просто… меня не было в городе несколько месяцев.
– Вам нужен какой-то адрес? Или информация о ком-либо, кто здесь живет?
– У меня есть вся информация, которая мне нужна.
Тон незнакомца был таким резким, что полицейский невольно отступил назад.
– Ладно. Я ухожу.
Ответа не последовало. Широкоплечий мужчина все еще стоял в тени. Он лишь нахмурился, глядя на освещенный дом. Перед ним была темная, похожая на ущелье улица, отделявшая его от того человека, которым он был до Ватерлоо.
А был он не кем иным, как Девлином Карлайлом. Он остался жив, хотя как бы и не совсем. Он вернулся, а вроде бы и нет.
Девлин потрогал грудь – сюда французский кавалерист ударил его саблей и поверг в грязь на поле Ватерлоо в Бельгии. Он пролежал в этой грязи три дня, прежде чем его нашли.
Его мучили воспоминания…
Их было слишком много. Больше всего о ней.
Надвинув на лоб шляпу, он присоединился к толпе разодетых гостей, входивших в особняк Девонхемов. Ему придется как следует постараться, чтобы пробраться в дом через такую кучу народу. Казалось, весь Лондон собрался здесь, чтобы увидеть внучку герцогини. И хотя это было совершенным безумием, Девлин не мог устоять и смешался с толпой. В свете уличного фонаря вдруг стало видно его суровое лицо и блеснул шрам на подбородке.
Комната была наполнена ароматом роз, принесенных из оранжереи герцогини. Теплый ветерок колыхал пламя белых свечей и элегантные кружевные занавески.
Но Индию Деламер била дрожь. Она стояла, обхватив себя за плечи, в одной сорочке перед большим зеркалом.
Индия знала, что ей пора одеваться. Семья уже ждет ее внизу. Цокот копыт и шум колес на улице прекратились, и она поняла, что все гости уже прибыли.
И все же она не могла сдвинуться с места. Она лишь поглаживала тонкий шелк сорочки. Отец рассказывал ей, что его привезли из далекого Китая, где такой материал ткали только для самой императрицы.
Голубой цвет лишь вызывал у Индии воспоминания о прохладном бесконечном небе и мундирах солдат на марше. Он напоминал ей о Брюсселе в конце весны – о безудержном веселье в этом городе, уже ходившем по лезвию бритвы.
А еще он напоминал ей о человеке с упрямым ртом и серыми как сталь глазами. О человек, который поцеловал ее и ушел. И осталось лишь голубое небо.
Девлина считали самым блестящим представителем рода Торнвуд. Среди служивших с ним офицеров о нем ходили легенды. Он был не только красив, но и безрассудно храбр. Индия никогда не забудет тот день, когда она видела его в последний раз. Он только что оправился от лихорадки, но был твердо намерен вернуться в свой полк. И присоединился к нему, когда полк уже был на марше.
В полях, которые будут потом еще долго зваться Ватерлоо.
В те дни всеобщего безумия она предложила Девлину свое сердце. И хотя он не остался равнодушен, честь ее еще долго оставалась нетронутой. Торнвуд ухаживал с той изысканностью, на какую способен был только он, но – и это было известно всем – никто не мог противостоять обаянию мужчины из этого старинного рода.
Индия не смогла. Ни в начале, ни позже, когда в саду, наполненном ароматом роз, пел соловей, поставивший последнюю точку в страсти, ослепившей их обоих.