И приидет всадник…
Шрифт:
А ловить их ему теперь хотелось даже сильнее, чем раньше. Не считая общения с сыном, участие в поимке преступников осталось единственным бальзамом для его измученной души. Если собственная жизнь представлялась ему в виде разгромленного вандалами жилища с переломанной мебелью и изрисованными всякой гадостью стенами, то изловить очередного преступника было все равно что склеить разбитую статуэтку и водворить ее обратно на полку. И если от Брейди потребуется нарушить пару правил или, больше того, изменить свое отношениек этим правилам в пользу большей жесткости и практической целесообразности — что ж, теперь он был к этому готов.
Плечистый пассажир, сидевший справа от Брейди, с виду бизнесмен, набросился на свежий выпуск «Уолл-стрит
Кресло слева от Брейди занимала старушка — даже, пожалуй, мумия старушки. Воздушное путешествие она, очевидно, считала прекрасной возможностью пообщаться — если под общением понимать подробный, в мельчайших деталях, пересказ своей жизни совершенно незнакомому человеку. Старушка свела на нет действие четырех таблеток тайленола [5] и все усилия организма Брейди по преодолению последствий вчерашнего мини-запоя.
— Мэм! — произнес наконец Брейди, когда самолет выровнялся на высоте десяти тысяч метров.
5
Средство от головной боли.
Никакой реакции, старушка продолжала повествование.
— Мадам! — еще решительнее сказал Брейди.
Она замолчала, словно с удивлением обнаружив рядом живого человека.
— Прошу прощения, мне необходимо заняться неотложной работой. — Он достал из кейса для документов блокнот и папку-скоросшиватель с бумагами.
Старушка продолжила монолог с того самого места на середине фразы, где Брейди ее перебил. Брейди, вздохнув, пришел к выводу, что она не заметит или, во всяком, случае, не будет возражать, если он углубится в свои дела.
Он опустил откидной столик перед собой и положил на его середину блокнот. Поверх блокнота он разместил папку-скоросшиватель, но раскрывать ее пока не стал. Брейди сидел, касаясь ее обложки кончиками пальцев.
Снизу из папки виднелись три желтых разделительных закладки. Они делили документы на четыре секции — по числу предполагаемых «убийств Пелетье», не считая того, которое произошло прошлой ночью. Только накануне власти штатов, уступив просьбам главы учебно-исследовательского отдела Джона Гилбрета, переслали документы и фотографии с мест преступлений. Брейди скопировал их перед поездкой.
Помимо докладов, стенограмм опросов и набросков чертежей места преступления в папке были фотографии трупов — вернее, ксерокопии фотографий. Очень хорошо выполненные, со всеми подробностями. Сотрудники правоохранительных ведомств, от местных шерифов до агентов ФБР, в процессе подготовки к должностным обязанностям просматривали десятки, если не сотни подобных снимков. Они не только оттачивали при этом навыки ведения следствия, учились отличать, к примеру, самоубийство от других видов смерти и узнавать, как было дело, по кровавым следам, но и вырабатывали иммунитет к ужасу, охватывающему человека при виде следов страшного физического насилия. Следователь, которого тошнит при виде человеческих останков, вряд ли сможет восстановить по ним картину происшедшего, он скорее запутает следы и улики. Трудно представить, каких только телесных повреждений не способны нанести ближнему или себе человеческие существа: разнесенные выстрелом в клочья лица, от которых остались лишь хрящевые ткани, ошметки горла и заполненные кровью внутренние полости и глазницы; начисто выпотрошенные тела, от которых остались одни оболочки; расчлененные трупы, разложенные по пакетам и зарытые в таком виде…
По сравнению с другими
Обезглавливание не оставляло никакой надежды, ни единого шанса на выживание. Это более жестокая версия «контрольного» выстрела в голову, излюбленного способа гангстеров и тиранов.
Работа Брейди в том и состояла, чтобы быть свидетелем последствий подобных преступлений, изучать их и составлять психологический портрет человека, который мог такое совершить. В моменты прилива душевных сил он казался самому себе благородным рыцарем, который прокладывает дорогу через ад, чтобы другим не приходилось этого делать. Когда подступало уныние, а убийцы творили что-нибудь особенно отвратительное, он чувствовал себя созерцателем в каком-то ином, ненормальном мире, где все не так, как должно быть. Рождение, жизнь, радость, надежда, любовь, красота — он пребывал в мире явлений, абсолютно противоположных этим. Чаще всего отношение к собственной работе у Брейди колебалось где-то посередине между этими двумя полюсами.
Вздохнув, он взялся за папку, которая показалась ему несообразно легкой, если учесть бремя утраченных жизней, которые были в ней представлены. Брейди придвинул ее поближе к груди, взял так, чтобы старушка слева не могла случайно в нее заглянуть (с другой стороны папка была надежно прикрыта газетой), и раскрыл.
12
Люко Скарамуцци глубоко вздохнул и отогнал желанное видение: он представил себе людей, сидевших напротив него за внушительным круглым столом, в виде горы трупов. Несмотря на огромный соблазн осуществить свою мечту, обойтись без этих людей, без их денег и власти он не мог. Пока — не мог.
В скудном свете электрических лампочек без абажуров, висевших над стульями, казалось, что лица собравшихся отделены от тел и парят над столом, как подвешенные на леске хэллоуинские маски. Зрелище жутковатое, и оно абсолютно соответствовало как месту, так и цели собрания.
Заседание проходило в восьмиугольном подземном зале, находившемся на глубине двадцати метров в Старом городе в Иерусалиме, под улицами Христианского квартала. Зал был частью подземного комплекса помещений, который расширяли и приспосабливали для своих нужд различные правительства, сменявшие здесь друг друга на протяжении трех тысячелетий. Последние несколько веков он был замурован и забыт. Но двадцать три года назад строители, работавшие в здании Латинской семинарии и Патриархата, разломали стену и обнаружили за ней древний водосток. Он переходил в огромный лабиринт туннелей, катакомб, залов и пещер. Этот лабиринт располагался в стенах Старого города между Яффскими и Новыми воротами, на достаточном удалении от знаменитых Хасмонейских катакомб, пещер Цидкияху и других известных подземных сооружений Иерусалима. О существовании этой системы ходов до тех пор никто не знал и — благодаря решению, мгновенно принятому тогдашним ректором семинарии, — не узнал. Он позвонил влиятельным людям, состоявшим, насколько он знал, в какой-то organizzazione oscura — тайной организации. За очень приличное вознаграждение он передал тайному обществу исключительное право на доступ в лабиринт. Рабочим заплатили за молчание (хотя, по некоторым слухам, всех их потом убили). Новые рабочие провели в подвал отдельный вход, установили железную дверь и окружили ее стенами, чтобы новые хозяева подземных ходов могли проникать в свои владения в любое время и относительно незаметно.