И пришел Путин… Источник, близкий к Кремлю
Шрифт:
Третье, применительно к журналистскому цеху. Мы пребывали в плену иллюзий, считая таланты неисчерпаемыми. На самом деле они крайне редки. Но все журналисты позиционировали себя штучным товаром. А имена были только у избранных. Основная масса работников пера и эфира считала себя обойденной, невостребованной. Отсюда – обиды, амбиции, претензии. И когда началась волна критики в адрес властных структур, в первых рядах были именно эти журналисты.
Рассказал и о двоецентрии в ЦК, о противостоянии Лигачева и Яковлева, об эквилибристике аппарата между этими влиятельными вождями. Затронул тему отказа ЦК от влияния
– Они никогда не были в номенклатуре ЦК! – прервал меня пожилой человек, сидевший за столом.
– Извините, но я своими руками оформлял эти дела! – возразил я.
Мои слова не произвели впечатления на пожилого господина. Судя по выражению его лица, он оставался при своем мнении.
Я продолжал. О том, что вместо облеченных существенными должностными полномочиями секторов печати в партийных комитетах стали создавать желеобразные пресс-группы и пресс-центры, функции которых ограничивались передачей в СМИ скучной протокольной информации о бесконечных заседаниях и совещаниях в парткомах. О том, что под крылом ЦК осталось только несколько партийных газет, редакторов которых еженедельно вызывал Лучинский на летучки. Тот самый Лучинский, который прежде курировал сектор физкультуры и спорта, будучи замзавом отдела пропаганды. Редакторы ходили к нему получать указания.
Короче, резюме мое сводилось к следующему: трудно сказать, кто оказался прав в историческом плане – Мясников, ратовавший за свободу слова, или Ленин, выступавший против этого.
И тут такое началось!
Профессор, заместитель руководителя кафедры:
– Как это у работников ЦК не было собственности? А более чем сто издательств? Это же здания, полиграфическое оборудование…
Его поддержали:
– А прописка? А квартиры работников ЦК?
Я был потрясен. Прошло восемь лет после роспуска партии, эти пожилые люди были золотым пропагандистским фондом ЦК, поскольку готовили идеологические кадры, и вдруг такая зоологическая ненависть к работникам ЦК.
Завкафедрой, пригласивший меня, встрепенулся:
– Э, так нельзя. Давайте не нарушать регламент. Задавайте, пожалуйста, докладчику вопросы. Если они есть, разумеется.
– Есть вопросы, есть…
Голос подал незнакомый мне чернобородый, упитанный господин:
– Не надо обожествлять ЦК! Он состоял из безнадежных ретроградов и консерваторов, по интеллекту уступавших основной партийной массе. У докладчика просто ностальгия по прежним временам…
И так далее в том же духе. Что, мол, он сам работал в прессе четыре года, знает взаимоотношения партийных комитетов со СМИ не понаслышке, и эти отношения ничего, кроме горечи, не вызывают.
Чернобородый господин продолжал свою обличительную филиппику. Она длилась не менее пяти минут, то есть четверть времени, отведенного мне для сообщения. Но вопрос ко мне так и не прозвучал, что не преминул констатировать председательствующий:
– Все это хорошо, но где же вопрос Николаю Александровичу?
Вопроса не было. Была явно сквозившая неприязнь к бывшему работнику ЦК. Беспричинная, необъяснимая.
Странное впечатление осталось от этого круглого стола. Субтильная дама с приклеенной улыбкой, жеманясь:
– Вообще,
Представительница одного из областных университетов без особого пиетета вспоминала годы своей работы в газете. С негодованием рассказала о том, как ее оттуда выдавливали, – конечно же, за большой талант, не вписывавшийся в представления редактора и обкома. И она вынуждена была пойти в науку. Другие тоже несли какую-то наукообразную околесицу из истории журналистики XIX века.
Подумалось: несчастные люди, у них ничего не получилось в профессии, вот и вынуждены были покинуть журналистику. И еще: те научные сотрудники, которые раньше были приближены к партийным комитетам и гордились этим, сейчас все обрядились в белые одежды и дистанцируются от прежних властных структур. Сейчас они эстетствуют, разрабатывают эмигрантские темы, призывают изучать меньшевистскую и эсеровскую прессу.
С конференции вышли вместе с соседом.
– Да, – задумчиво произнес он, – ЦК для них по-прежнему как красная тряпка для быка.
Справедливости ради следует отметить, что он после заключительного слова председательствовавшего выступил и сказал – однобокости в изысканиях не должно быть. Надо изучать все процессы ХХ века объективно.
О книге «ЦК закрыт…» никто ни слова. Наверное, не читали.
Сижу дома, перебираю в памяти подробности конференции. Чернобородый господин подарил свою «книгу», вышедшую в каком-то областном издательстве. Вот она, передо мной. Брошюра, размноженная на ксероксе, даже не типографским способом. Полистал. Глаз уткнулся в знакомый заголовок: «Украли жизнь». Когда-то, кажется, в году 91-м, московская газета «Куранты» опубликовала эту статейку бывшего правдиста, разочаровавшегося в коммунистической идеологии и переметнувшегося к демократам. По нему, коммунисты, советская власть украли у него, такого талантливого и неповторимого, жизнь. И вся брошюрка состоит из пересказа подобных публикаций.
Ельцин внезапно для работников его администрации приехал в Кремль из подмосковного санатория «Барвиха», где проходит двухнедельный реабилитационный курс после выписки из ЦКБ.
Приезду в Кремль предшествовала его утренняя встреча в «Барвихе» с Примаковым и Бордюжей.
Говорят, Ельцин приехал в Кремль, чтобы обсудить с членами Совета безопасности кандидатуру на должность генпрокурора. Вряд ли. Во-первых, что мешает ему провести такое заседание в «Барвихе»? Во-вторых, прежний генпрокурор юридически еще не освобожден от должности. Значит, приезд в Кремль вызван какими-то другими неотложными делами.
Вечером пресс-секретарь Якушкин сообщил, что тема замещения должности генпрокурора не обсуждалась.
Арестованный экс-министр юстиции Валентин Ковалев объявил голодовку и обратился с письмом к Ельцину о помощи.
Жалуется, что сидит в камере площадью всего 3 кв. м и боится за свою безопасность: «Борис Николаевич, если со мной что-то случится до вашего вмешательства, знайте, я здоров и добровольный уход из жизни для меня исключен. Прошу вас пресечь нарушения Конституции и восстановить законность».