Шрифт:
Николай Блохин
И РАБОТА ЗАКИПЕЛА...
– Степаныч?
– раздался в трубке немузыкальный голос композитора Мухиной.
– Я по поводу твоей последней "Матросской". Степаныч, я не отходила от рояля всю ночь. Припев мы сделаем так: "Ла-ла-ла, трум-та-та, ля-ля-ля-я!" Хорошо? И ещё. Там во втором куплете слова "дружба морская крепка" заменим на "вместе идти до конца", а? - М-м-м...
– Павел Степанович задумался.
– Рифма тогда захромает, Сонечка, и... м-м-м... чем тебе, собственно, не нравится "дружба морская..."? - Ну, ты же знаешь прекрасно, что солист у "Разноцветных гитар" сильно картавит, а у тебя во втором куплете сплошные "р". И потом, кто и когда обращал внимание на строгую рифму в песне? - М-м-м... "вместе идти до конца-а!" - пропел Павел Степанович.
– Бог с ним, давай так. У тебя всё? Пока, Сонечка! Он положил трубку и задумался. Все труднее и труднее даются ему стихи. Казалось бы - признанный поэт, член Союза... Вон книжек сколько накропал, песен сколько... А где оно, юношеское вдохновение? Халтурить стал, от себя не скроешь. Пылкие,
Гонимы вешними лучами, С окрестных гор уже снега Сбежали мутными ручьями На потоплённые луга...
Красиво, чёрт побери!.. Ну, Пушкин - это Пушкин. Тут и говорить нечего... Весна - пора шумная. Из нового комиссионного магазина неслась залихватская музыка. Признанный мастер советской песни Павел Степанович Саврасенков поморщился. Задорные хрипловатые голоса под оглушительный грохот барабанов стройно пели:
Весь мир обойду! У! У! У! У! Тебя я найду! У! У! У! У!
Знакомые слова... Ну конечно! Это же на его, Саврасенкова, стихи песня. Ну, Мухина даёт! Павел Степанович задумчиво поднялся по новым ступенькам в магазин. Меха! Хрусталь! Ковры!! Народу!!! Больше всего любопытных толпилось у радиоотдела. "Панасоник" - 1800 рублей, "Тошиба" - 1900 рублей, "Пионер" 2200 рублей. Саврасенков почесал в затылке. Вот это да! Откуда у людей столько денег? "У! У! У! У!" - ревело из динамика. Продавец, молодой здоровенный парень - кровь с молоком, снисходительно объяснялся с невысоким плотным гражданином лет сорока пяти, с трудом удерживающим в руках мощный чемодан. - ...Паспорта на неё нету. Как я её приму без паспорта? - Я её сам сделал, понимаете? Вот этими руками, - невысокий осторожно поставил чемодан на пол и поднял руки к самому носу продавца, - и инструкцию я не писал, понимаете? Там всё предельно просто. Включаешь тумблер "Сеть", набираешь форму, размер, тему, и она... - Самодельные вещи мы вообще не имеем права принимать на комиссию. Сделай ты хоть...
– продавец не закончил, демонстративно повернулся спиной к прилавку и стал поправлять картонные ярлычки с бешеными ценами на импортную аппаратуру. Павел Степанович рассеянно смотрел на чемодан. - Это что, усилитель?
– поэт коснулся чемодана носком ботинка. Знания его в области радиотехники были невелики. Хозяин чемодана покачал головой. - Это электронный комплекс, содержащий процессорное устройство, блоки памяти, синтезатор речи и пульт управления. Одним словом, узкоцелевая микроЭВМ. - А что у неё за цель, позвольте спросить? - Она стихи сочиняет. По заказу. Включаешь тумблер "Сеть", набираешь форму, размер, тему... Саврасенков заволновался. Вообще-то он слышал, что машины уже могут писать стихи, сочинять музыку, рисовать... Но всё это были абстрактные слухи. "Где-то там, в Америке, сделали машину..." А машина-то, может быть, размером с этот магазин. А может быть, и вообще всё это враньё... Машина, сочиняющая стихи... - Пойдёмте, - неожиданно для самого себя сказал поэт.
– Я тут живу недалеко. Посмотрим вашу машину. Если мне подойдёт, я куплю её. Конечно, по разумной цене. Через пятнадцать минут Павел Степанович и Валерий Николаевич (так звали невысокого изобретателя) сидели в саврасенковых креслах и пили кофе. На обеденном столе громоздилась машина. - Синтезатор речи барахлит иногда. Надо подстраивать, - Валерий Николаевич отхлебнул кофе.
– Она ведь у меня сочиняет вслух. Буквопечатающее устройство я достать не смог... - Клавиш, клавиш сколько! Тут без высшего образования не разобраться... - Что вы! С ней и ребенок справится, - Валерий Николаевич поставил чашку на подлокотник кресла, вскочил и подошёл к своему детищу.
– Где у вас розетка? Он щелкнул выключателем, уверенно нажал несколько клавиш на верхней панели и снова уселся в кресло. Аппарат зашипел, и из его недр вдруг полился монотонный голос - ни мужской, ни женский:
Ой яя амых естных равил, Огда не в утку анемог, Он уажать себя аставил, И уше ыумать не ог...
– Буквы пропускает, зараза!
– Валерий Николаевич ловко снял заднюю крышку машины и что-то подкрутил.
– Это она тест прогоняет - "Евгения Онегина" чешет...
С больным сидеть и день, и ночь, Не отходя ни шагу прочь...
безо всякого выражения гнусавил аппарат.
– Вот так лучше, - изобретатель выключил машину, привинтил заднюю крышку, снова сел в кресло и принялся за кофе. Павел Степанович осторожно спросил: - Дорого просите за машину-то? Валерий Николаевич покачался в кресле. - Пятьсот, - сказал он решительно.
– За такую вещь цена, согласитесь, небольшая. - Пятьсот? М-м-м... Пятьсот... Вы покажите сперва, как с ней обращаться. Надеюсь, она не только "Онегина" может? - Да всё что угодно, милейший! "Онегин" - это тест, проверочная программа, если угодно. В основном для коррекции синтезатора речи. Смотрите!
– Валерий Николаевич снова включил машину.
– Вот этот ряд формирует размер. На белых клавишах были наклеены бумажки с надписями: "Гекз.", "Амфибр.", "Ямб 5-ст.", "Белый"... -
– Прошу! Раздался знакомый шип, и машина грустно произнесла:
Да, были схватки родовые, Да, говорят, ещё какие...
– Машина несколько своеобразно понимает тему любви, - объяснил изобретатель, - арифметическое устройство выбирает тот или иной оттенок чисто стохастически... БМУ через КШЧ обращается к ПЗУ... - Кашаче... А морскую тематику она может?
– Саврасенков вспомнил свои морские песни.
– Скажем, под... этого... под Крылова? - Морскую, - нажата клавиша, - Крылов, - другая клавиша.
– Прошу. Машина заговорила:
Ш-ш-ш-ш... Однажды Фок, Бизань и Гроты Поспорили между собой о том, Какая мачта главная из них, Кто больше делает работы, Кто самый важный в управленье кораблём. "Я первая, я ближе всех к бушприту, Сказала мачта Фок, - не будь меня, Быть кораблю о риф разбиту". "На нас поболе парусов висит, Скрипели Гроты, Пусть далеко от нас бушприт, Зато полно у нас работы". На что Бизань им отвечала: "Я там, где руль, а руль Всей навигации начало"... Так люди многие подобны мачтам этим, Кичатся важностью оне. Но мы, читатель мой, заметим, Что в дело каждый
вносит вклад на божьем свете, Что каждый должен положить кирпич в стене, Иначе был бы наш корабль на дне.
"А что?
– подумал Саврасенков.
– В общем, вполне... Слегка подработать и..." Машина неожиданно снова подала голос:
Ш-ш-ш... Однажды Фок, Бизань и Гроты Задумали с поклажей воз везти, Да призадумались, А сыр во рту держали... Ш-ш-ш...
Валерий Николаевич удручённо развел руками: - Подбирает варианты! Эх, мне бы буквопечать... - Теперь под Блока!
– потребовал Саврасенков. Он вошел во вкус. - Под Блока. Прошу!
Ш-ш-ш... Я послал тебе пива в стакане, Золотого, как солнце, "Будвар"!
Павел Степанович поёрзал в кресле и поднял глаза. Как и у всякого уважающего себя поэта, над письменным столом Саврасенкова висел портрет стриженого человека с квадратным подбородком, с папиросой, прилипшей к губе. - Под Маяковского! Что-нибудь... Не знаю... Про роботов!
Ш-ш-ш-ш... Читайте
внимательно,
до упора разинув Глазные щели,
от сонливости узкие, Книгу,
которую
написал
АзИмов Хотя и американец,
но тоже из русских. Роботы
не думают
о воде и хлебе. Работают роботы
без обеда и ужина. Могут
трудиться
на земле
и на небе. Вот работники,
социализму
нужные! Работать
не робеют,
как рабы
древние. Тебя не предадут,
как Христа Иуда. В глубоком космосе,
в городе
и в деревне, Робот необходим
абсолютно повсюду! Придумал здорово
товарищ Азимов Роботов
ограничить
тремя
законами, Для того
чтобы не было
саботажу разного, ГПУ и ЧК
хорошо знакомого. Красив
и лаконичен,
как японская гейша, Закон первый
для мозга позитронного: "Не причиняй
человеку
вреда
ни малейшего, Даже в мыслях
чтоб не было
оного!" Закон второй
понятен каждому: "На работе,
товарищ,
надо работать! Делай то,
что тебе
прикажут, Выполни пятилетку
в четыре года!" Нужно, чтобы роботы
работали вечно. Третий закон
не нуждается
в комментариях: "Подзаряжайся
и смазывайся
ежемесячно!" Железный лозунг
для железных пролетариев. Рабочий день
трудом отпраздновав, Беги скорей,
не тяни резину, Покупай,
товарищ,
книгу Азимова (Если найдёшь её в магазинах!).
Саврасенков долго сидел с открытым ртом (соображал, как всё-таки правильно - Азимов или АзИмов), затем решительно поднялся, подошёл к письменному столу, выдвинул средний ящик и быстро отсчитал пятьдесят красненьких - остаток гонорара за последнюю книжку. - Я её беру, - сказал он, протягивая деньги, - только... хм... У меня к вам просьба. Я бы хотел, чтобы вы не распространялись о том, кому вы продали машину. Договорились? Валерий Николаевич понимающе кивнул, спрятал деньги, положил на стол несколько запасных предохранителей, какую-то печатную плату и ушел. Проводив изобретателя, Саврасенков подошёл к столу и стал играть. Он с закрытыми глазами нажал несколько клавиш и замер в ожидании.
Ш-ш-ш-ш... Вася Тёркин, мой герой, Говорил когда-то, Что фантастика нужна Каждому солдату.
Можно выжить без воды, Можно без кисета, Можно шапку в трудный час Сделать из газеты,
Можно, если "Примы" нет, Обойтись без "Примы", Без гармони можно жить (И вполне терпимо),
Можно затянуть ремень, Если пусто в кишках, Но прожить хотя бы день Не могу без книжки. Без фантастики порой Хуже, чем без мяса, Зарубежной иль простой Нашей, русской, боевой, Дефицитной, дорогой, Но пока ещё живой, Не прожить и часа!