И снова утро (сборник)
Шрифт:
Вот каким был моральный дух раненых в палате № 5 все время, пока бои шли далеко на востоке. Когда фронт достиг рубежа Яссы, Кишинев, атмосфера в палате № 5 несколько изменилась: теперь всем было ясно, что близок конец их страданиям.
Ничего, скоро придет день расплаты! Правда, многие из раненых пока не представляли, в чем же будет заключаться эта расплата. Но они понимали, что отныне все должно пойти по-другому, совсем не так, как прежде. И именно поэтому больше всего морально страдали те, кто стал инвалидом. Их
В палату № 5 Панаита Хуштой перевели несколько дней назад вместе с его «тенью» — неусыпным стражем солдатом Кибритом. Теперь Кибрит уехал по своим делам и его койка пустовала.
Выздоравливающие палаты № 5 были на этот раз в хорошем настроении. Они строили различные предположения относительно того, когда в город вступят советские войска. Некоторые считали, что это произойдет непременно в течение следующего дня, другие утверждали, что не ранее чем через два дня, ибо в противном случае они бы уже слышали грохот орудий.
— Какие там орудия? Если русские прорвали фронт, а мы повернули оружие, в кого же теперь стрелять? — возражали те, кто считали, что советские войска должны вступить в город уже завтра.
— А про гитлеровцев ты забываешь, браток? Они так просто не сдадутся. Далеко за примером ходить не надо — возьми вон хотя бы тех, что засели в Павильоне. Чего они ждут? Почему не сдаются? Ведь они взяты в кольцо со всех сторон. Пока наши их не расколошматят, думаешь, они сдадутся? Черта с два!
Как раз в это время в дверях появился Панаит Хуштой.
— Параскивой, у меня к тебе есть разговор. И к тебе, Рэуцу! Пошли! — обратился он к ним с порога.
— Какой разговор? — полюбопытствовал Рэуцу.
— Наберись терпения!
Параскивой и Рэуцу вышли за Панаитом во двор, уселись с ним на одну из скамеек.
— Ну? — горя нетерпением, спросил Рэуцу. — Что-нибудь случилось?
— Случилось, братцы! Знаете, госпиталь заминирован!
Он рассказал им все, что знал.
Панаит выбрал именно этих двоих, потому что питал к ним доверие: из всех выздоравливающих они казались ему самыми надежными людьми.
— Мне, можно сказать, повезло, — говорил как-то Параскивой, — что я остался в живых. Когда меня выпустят отсюда, мне положен месяц отпуска? Безусловно, положен! А через месяц все это пойдет к черту! Русские начнут наступление, а раз начнут, то уж не остановятся. Даже если они еще отложат наступление на какое-то время, наши на фронте увидят разве только мою спину.
— За месяц наверняка все закончится! — согласился Рэуцу. — Тогда посмотришь, что сделают все те господа, которые прислуживали этому умалишенному Гитлеру.
Такие разговоры велись в то время, когда линия фронта проходила по Молдавии. Когда румынская армия повернула оружие против гитлеровцев, Параскивой и Рэуцу пришел
Узнав от Панаита Хуштой, какую подлость готовятся совершить гитлеровцы, Параскивой рассвирепел:
— Сукины дети!.. Слышь, Рэуцу, черта с два теперь я буду сидеть дома. Обниму жену и детей — и в часть. Теперь, раз началась расплата с «союзничками», моя душа не стерпит, чтобы я сидел дома, как невеста на сундуке с приданым. — Потом повернулся к Панаиту Хуштой: — Сколько гитлеровцев, говоришь, в котельной?
— Пятеро!
— Эх, если бы хоть одна граната была!
— Или винтовка! — добавил Рэуцу.
— Все равно толку мало! — умерил их пыл Панаит. — Ну, скажем, достали мы гранату и убрали всех пятерых. Ну и чего мы добьемся? Остальные всполошатся, и тогда беда всем нам.
— Значит, мы ничего не сможем сделать? — спросил Параскивой.
— Как же нам избавиться от всех пятерых, не поднимая шума? — задумался Рэуцу.
— Да, плохо дело! — почесал в затылке Параскивой.
— Я вот что надумал, — продолжал Панаит Хуштой. — Сначала надо убрать гитлеровцев в котельной, но так, чтобы не пронюхали те, кто засели в Павильоне. Потом заберем ящики с тротилом и спрячем их куда-нибудь. А другие если и учуют что, то ничего не смогут поделать, так как тротила у них больше не будет…
— Э, Панаит, ты их плохо знаешь! — прервал его Рэуцу. — Если эти разбойники узнают, что мы их провели, да еще убили их людей, они пойдут на все: и госпиталь подожгут, и всех врачей и сестер к стенке поставят, и бог знает что еще…
— Постой, человече, не торопись. Я еще не все сказал, — перебил его Панаит Хуштой. — Послушай до конца, а потом высказывай свое мнение. Значит, вначале мы потихоньку разделаемся с гитлеровцами в котельной. Потом спрячем ящики с тротилом. Покончив с этим, мы дадим знать нашим, чтобы пришли на помощь, прежде чем гитлеровцы поймут, что мы их провели.
— Думаешь, они помогут нам? А как? — недоверчиво спросил Рэуцу.
— Нападут на них в их же берлоге, вот как! Ничем другим они не могут помочь, — пояснил ему Параскивой.
— Вот это дело!.. Напасть на них и прикончить всех, если не поднимут руки! — обрадовался Рэуцу. — Удивляюсь, почему они до сих пор этого не сделали.
— В этом-то и весь вопрос: почему они не сделали этого до сих пор? Потому что, если бы наши атаковали гитлеровцев, те давно покончили бы с нами. И госпиталь пострадал бы, и люди, — объяснил Панаит.