И снова я к тебе вернусь…
Шрифт:
Асрян, как всегда, подвела весьма циничное резюме:
– Победить онкологию – значит победить смерть как биологический процесс. Мутации, господа, и еще раз мутации. Отсюда мораль – на сегодня это практически невозможно. Наука пока далека.
Женька вступила в поединок:
– Может, и так, но сто лет назад не знали, как лечить простую пневмонию. В основном люди погибали от инфекций, так ведь, Лен? Медицина все равно развивается. Лена, скажи. Может, скоро кто-то умный, раз, и что-нибудь придумает. Вон, Менделееву его таблица – во сне приснилась. Все гениальные открытия происходят именно так – или случайно, как вспышка подсознания, или в результате долгих копаний. Хотя мне кажется, вспышки подсознания и происходят в результате
По спине пробежал холодок, я вспомнила большую некрасивую аневризму в голове у маленькой Маши.
– Может, и приснилось, конечно, я про таблицу менделеевскую… наверное… та самая вспышка подсознания, в нужном месте, в нужное время, нужному человеку. Может, и так. Но все-таки кажется, будто чего-то в этой логической цепочке не хватает.
Началась перепалка, Асрян встала на сторону всемогущего, но плохо изученного человеческого мозга; Оксана скромно пыталась напомнить о промысле божием, Женька злилась на обоих, верила в силу духа человеческого, а также в неудержимое стремление к новым знаниям. А я сидела молча. Я думала про Машеньку, потом про Полину Андреевну и моего деда; и поскольку не могла дать никаких объяснений произошедшему со мной лично, то решила просто радоваться, что лет через пять Маша не стукнется случайно головой и не упадет замертво на месте. Только это был не сон, однозначно не сон; те самые картинки из детской головы. Нейроны и синапсы доктора Сорокиной тоже не очень объясняли ситуацию, а про Господа Бога я даже не вспомнила. В итоге общество к единому мнению так и не пришло. Вечер закончили обсуждением хороших питерских вузов; потому что порядочные дамы живут для детей, а самые важные вещи надо продумывать заранее.
Выходные чаще проходили наедине с Иркой и ее мужчинами. Жизнь сделала нас настоящей семьей, и даже наши дети вели себя как брат с сестрой. Поругивались, но не могли друг без друга. Между мной и Асрян оставалась одна-единственная острая тема для приватных бесед – моя неустроенная личная жизнь; доктор Сухарев, больная голова и ночные гости остались в прошлом окончательно.
Конечно, у меня были какие-то кавалеры. Периодически появлялся студент, тот самый парень с моей весенней одинокой вылазки в ресторан. Но ничего конкретного; так чаще всего отвечают разведенные питерские женщины на вопрос о семейных перспективах. Именно так, ничего конкретного.
Ирка стала гораздо осторожнее в поисках каких-либо кандидатов; видимо, помня мою несчастную физиономию во время майской попытки свести меня с «приличным парнем». А может, просто поняла, как Ленке Сокольниковой тяжело; совсем еще не отболело, и каждый вечер, как только закрывались глаза, она видела одни и те же красивые мужские руки, хирургическую шапочку, усталый взгляд. Как будто он рядом, совсем близко…
Как же хорошо, что это случилось именно со мной.
Изменилась не только моя жизнь, ставшая спокойной и размеренной, но еще поменялась медицина как таковая. И врачи, и больные стали другими. Новый молодняк из медицинских институтов, приходивший к нам на испытательный срок, не собирался всецело посвящать душу и тело великой змее. Для них медицина была работой, такой же, как и все остальные ремесла.
Работа рабочая, вот так вот, господа.
Они хотели получать высокую зарплату, много отдыхать, покупать хорошее жилье и ездить на дорогих иномарках. Они имели на это полное право. Они были белой костью, в отличие от нас, динозавров, хотя расстояние составляло всего несколько лет. Теперь я поняла – все должно быть без эмоций и высших материй; мы сфера максимально востребованных и дорогих услуг, ибо здоровье и красота – бесценны.
В одно из воскресений я рискнула побурчать на эту тему с Асрян; в итоге бабушкино нытье было разобрано по косточкам за
– И что, вы, типа, с Саньком умные, талантливые, опытные, готовые умереть на кресте, а они тупые жадные молодые свиньи? Так я понимаю?
– Да нет же, они вполне толковые.
– Тогда не пытайся за счет здоровых людей свои комплексы почесать. И хорошо, что наконец-то уважать себя начали! И слава богу, что никто ночью не несется забесплатно бабушек спасать, а потом родственники обвиняют их в попытке эвтаназии! Прежде всего надо начинать с уважения к самому себе, и только на этом и можно выстроить карьеру в любом деле.
– Да я-то что? Я же про призвание, ведь это же не двор веником мести! И потом…
– Даже не начинай, я тебя очень прошу! Сначала призвание, а потом разочарование, а потом кто на больных кидается, а кто спивается. Все должно быть взвешенно.
На том я смирилась с окончательным приходом капитализма в белом халате, находя утешение в компании Сани и Варюши.
Эра птеродактилей прошла окончательно.
Больные тоже стали другие, и многие перемены в этой части населения оказались неожиданно позитивны. Теперь, проходя по коридору планового отделения, можно было увидеть бравых мужичков, залегших на недельку для обследования и лечения. Они делали это сознательно, не дожидаясь серьезных болячек. Палаты теперь больше напоминали офис – обычно такие особи одновременно пили таблетки, сдавали анализы, разговаривали по телефону и бряцали клавишами на дорогих ноутбуках или выполняли позы из йоги, прямо около кровати. А потом на секунду закрывали телефон ладонью и махали рукой:
– Доктор, доктор, будьте добры, сестру позовите.
Плановая госпитализация стала частью бизнес-плана. Попадались такие же девушки от двадцати до сорока; бойкие, красивые, прибегавшие подремонтировать здоровье или внешность к концу рабочей недели, дабы в понедельник в шесть утра уже лететь в командировку: Рим или Токио, Милан или Париж. Объединяло это новое поколение одна маленькая обидная деталь – чем активнее субъект, тем дальше от двух столиц находилось место его рождения. Такой народ редко попадал к нам в реанимацию. Слава богу, здоровье по большей части в руках самого человека, и они за этим самым здоровьем тщательно следили. А вот коренное питерское население, даже если работающее и небедное – чаще ленновато, и нередко с серьезной депрессией в рукаве. Потому на наших реанимационных историях болезни место рождения в основном определялось как «Спб».
Неожиданно прошлое сделало подарок – вернулась моя Валентина. Пенсионная жизнь была ей не по вкусу – уже год как она работала в архиве Эрмитажа; историческая пыль спровоцировала хронический кашель, она вспомнила про меня и решила посоветоваться, к кому обратиться. Позвонила в начале декабря, в день рождения Вербицкой, голос был грустный; но как только узнала, что я снова надела белый халат, тут же раздались радостные возгласы. На следующий день появилась, принесла с собой вкусный запах каких-то чересчур сладких духов, баночку дорогого кофе, много оптимизма и женского обаяния.
– Одно плохо – здесь не покурить, Леночка. Но в целом просто замечательно! Как же тут чисто, красиво, все для людей. Я вас всегда представляла именно в таком месте. Как хорошо! Все мои приятели вспоминают вас добрым словом, так что готовьтесь к наплыву клиентуры. Тем более тут гораздо комфортнее, чем в вашей бывшей коморке.
– Я буду только рада. А больше всего я рада видеть вас.
Проболтали почти полчаса; сначала вспомнили Полину; Валя даже всплакнула. Потом веселее – у Валентины случился новый роман с отставным генералом, вдовцом. Предыдущая любовь пребывала в панике, а Валя была бессовестно счастлива, совмещая роль счастливой бабушки двухмесячного внука и молодой полковничьей невесты. Про мою личную жизнь ничего не спросила, хотя вопрос висел в воздухе, как нож гильотины. Видно, чувствовала – не надо ничего спрашивать, ответа все равно не найдется.