«И сочтоша во всех полках 150 тысяч»: Сколько воинов не было в армии Ивана Грозного под Казанью в 1552 году?

Белов Никита

— Старая воровская мудрость?

— Житейская мудрость. — Фелиция откинулась назад, опираясь на руки. — Сколько людей ты убил до этого?

— Много, — честно ответил я. — Но они были... другими. Наёмники Фиска, преступники. Мрази, которые не заслуживали жалости.

— А доктор Коннорс заслуживал?

— Он заслуживал помощи. Лечения. Шанса вернуться к нормальной жизни.

— Ты врач?

—

Нет.

— Тогда откуда знаешь, что его можно было вылечить?

Я задумался над этим вопросом. Действительно, откуда? Мутация Коннорса затронула ДНК на клеточном уровне. Возможно, процесс был необратимым.

— Не знаю, — признал я. — Но должен был попытаться.

— Должен был? — Фелиция повернулась ко мне. — Кому ты должен? Богу? Обществу? Своей совести?

— Трис. Я должен был её отцу.

— Её отца больше не существовало. Остался только монстр, который хотел тебя убить.

— Но внутри всё ещё был человек...

— Был. И этот человек в последние секунды жизни попросил тебя позаботиться о его дочери. — Фелиция взяла мою руку. — Ты выполнил его последнюю просьбу, Питер. Спас девушку от монстра.

— Но теперь она меня ненавидит.

— Сейчас ненавидит. Позже поймёт.

Мы снова замолчали. Бутылка переходила из рук в руки, алкоголь притуплял острую боль, но не убирал её совсем.

— Почему ты здесь? — спросил я. — Случайно наткнулась?

— Видела, как ты поднимался. — Фелиция улыбнулась. — Подумала, не собираешься ли прыгнуть.

— А если бы собирался?

— Остановила бы. Слишком хороший из тебя получается герой, чтобы разбиваться о тротуар.

— Герой? — Я горько рассмеялся. — Какой из меня герой? Я убиваю людей, создаю армии мутантов, манипулирую окружающими.

— И спасаешь девушек от отравителей. И защищаешь невинных от монстров. И рискуешь жизнью ради других.

Она помолчала, глядя на луну:

— Знаешь, в чём разница между героем и злодеем?

— В чём?

— Герой мучается после того, как убивает. Злодею всё равно.

Простые слова, но в них был смысл. Фиск убивал без раскаяния. Хамелеон считал отравление Трис обычной работой. А я сижу на крыше и корю себя за смерть человека, который пытался меня убить.

— Может быть, ты права.

— Конечно права. Я всегда права. — Фелиция подмигнула мне. — Особенно когда дело касается мужчин.

Мы смеялись, передавали бутылку, смотрели

на город. Говорили о всякой чепухе — о фильмах, которые нравились, о местах, где хотелось побывать, о том, каково это быть не таким, как все.

— А ты когда поняла, что... другая? — спросил я.

— В четырнадцать. Проснулась однажды ночью и обнаружила, что вижу в темноте как днём. А ещё могла лазать по стенам. — Фелиция хихикнула. — Родители подумали, что я наркоманка.

— А потом?

— Потом папу арестовали, мама ушла к другому мужчине, а я осталась одна. Пришлось приспосабливаться.

— Тяжело?

— Первые годы — да. Потом привыкла. Свобода — это хорошо, если знаешь, что с ней делать.

Время текло незаметно. Луна перемещалась по небу, город под нами жил своей жизнью, а мы сидели на вершине и делились болью.

Фелиция рассказывала о своих ограблениях — не ради денег, а ради адреналина. О том, как охотилась на коррумпированных полицейских и продажных судей. О том, как пыталась очистить имя отца, но доказательств всё не хватало.

Я рассказывал о своих мутантах — не вдаваясь в подробности, но объясняя, что пытаюсь дать им новую жизнь. О том, как сложно балансировать между обычной жизнью школьника и тайной жизнью того, кем я стал. О том, что иногда кажется, будто я теряю себя в этой игре.

— А кто ты на самом деле? — спросила Фелиция, когда бутылка опустела наполовину.

— Не знаю, — честно ответил я. — Раньше думал, что знаю. Но теперь...

— Теперь ты понял, что люди сложнее, чем кажется?

— Теперь я понял, что я сложнее, чем кажется.

Она кивнула:

— Добро пожаловать в мир взрослых, Питер. Здесь никто не знает, кто он такой.

Постепенно горизонт на востоке начал светлеть. Сначала появилась тонкая полоска серого света, потом она расширилась, превратившись в полосу жемчужного цвета.

Рассвет.

Город просыпался. На улицах появлялись первые пешеходы — ранние пташки, спешащие на работу. Включались огни в окнах, где люди готовили завтрак и собирались начать новый день.

— Смотри, — сказала Фелиция, указывая на восток.

Солнце медленно поднималось над горизонтом, окрашивая небо в оттенки розового и золотого. Лучи света падали на стеклянные фасады небоскрёбов, превращая их в гигантские зеркала.

Красиво. По-другому красиво, чем ночью, но всё равно завораживающе.

— Новый день, — сказал я.

— Новый день, новые возможности, — согласилась Фелиция. — Вчерашние ошибки остались во вчера.