И солнце взойдет. Он
Шрифт:
И снова на Рене обрушился взгляд перебродившей патоки, отчего возникло чувство, будто её не просто раздели, но уже поставили на колени. На виду у всех и прямо в грязную траву. И она почти ощутила прикосновение пальцев на своём подбородке, что повернули лицо «нормальной» стороной. Господи, как же стыдно и мерзко!
– Дюссо, ещё одно слово, и ты отправишься вон. Ваша с Колином студенческая дружба не даёт тебе право распускать язык, – неожиданно холодно процедила мисси Энгтан. Рене встрепенулась, а затем вдруг ощутила, как исчезла тошнота, липкость взгляда, духота фраз и докучливая боль в шраме. Она подняла голову и увидела, как мужчина пожал плечами, а потом отвернулся, будто ничего интересного здесь никогда
– Да-да, конечно. Простите, – пробормотала Рене, чувствуя в спокойной и ровной интонации намёк на приказ. Боже… как по-дурацки всё получилось. Она опустила взгляд и уже почти повернулась, когда почувствовала, что её осторожно схватили за руку.
– Не извиняйтесь. – Улыбка миссис Энгтан оказалась неожиданно деловой, почти протокольной. – Дождитесь меня, и мы поговорим.
Сумев лишь скованно кивнуть, Рене зашагала прочь и всю дорогу уговаривала себя не сорваться на бег.
Как прошло само погребение, она запомнила слабо. Рене витала в собственных нерадостных мыслях, плавилась по третьему кругу в чувстве стыда и очнулась только с первым стуком земли о деревянную крышку гроба. Этот глухой звук, раздавшийся одновременно с тихим голосом Пола Маккартни, всё же сорвал щеколду самообладания. Неделю назад Рене присутствовала на вскрытии, видела изношенное до смерти сердце, дряблость сосудов… «Учитель, вы переживали за нас так сильно, а мы не сумели помочь».
Рене покачала головой и, сама не понимая, забормотала знакомые слова песни, которую часто включал профессор Хэмилтон. Она шептала их и давилась слезами, пока медленно двигалась в очереди к уже опущенному гробу. Дойдя до затянутого в ткань провала, на секунду замерла, а потом опустилась на колени прямо в мокрую траву. Рене было плевать, насколько уместно выглядел этот жест со стороны. Смотрел ли кто-то, осуждал, удивлялся. Прямо сейчас она хоронила единственного близкого здесь человека и просто не знала, как будет без него дальше. Без шуток, острот, молчаливого подбадривания, знаний и почти отцовского участия в жизни, в общем-то, чужой для него девчонки.
– Это была длинная и извилистая дорога, профессор, – прошептала Рене и одеревеневшими пальцами взяла ком отсыревшей земли. – По ней вы шли со мной пять лет, а потом бросили так резко и неожиданно. Но я не обижаюсь. Вашим последним желанием было дать мне уверенности и сил, помочь раскрыть крылья и позволить самой опираться на ветер. Что же… оно сбылось. Теперь я могу полагаться только на себя, и обещаю, что не подведу. Мне лишь безумно жаль, что, видимо, без таких потерь я бы никогда не справилась. Простите меня, профессор. И покойтесь с миром.
Она замолчала, посмотрела на зажатую в руке землю, а потом резко поднялась и высыпала её в яму. И этот шелест падающих крупиц Рене никогда не забудет.
Сделав неловкий шаг назад, она споткнулась о чьи-то ноги, сумбурно извинилась и направилась прочь, вряд ли что-то видя перед глазами. А в голове всё вертелась и вертелась мелодия…
Долгая и извилистая дорога вела меня к твоей двери
Она никогда не исчезнет, я уже видел её
И она привела меня сюда,
К твоей двери… 9
Последний сингл с последнего альбома провожал в последний путь преданного фаната. Это было символично и как-то правильно. По крайней мере, так искренне считала Рене. Она стояла около подобия оградки кладбища и пыталась отряхнуть от налипшей грязи колени, но, кажется, лишь
Миссис Энгтан освободилась через полчаса, которые продрогшей и промокшей Рене показались доброй половиной вечности. Ёжась под налетавшими с залива ветрами, она прикрывалась от их порывов драматично трепетавшим зонтом и отчаянно упрашивала свой организм потерпеть ещё немного.
– Позволите? – Энгтан без капли стеснения взяла Рене под локоть. Видимо, несколько часов на ногах оказались слишком выматывающими для этой почтенной леди. Однако это ни на миллиметр не сгорбило прямую спину и не согнало с лица лёгкое выражение надменности. – Чуть дальше есть закусочная. Мне сказали, там можно согреться кофе, горячим poutine10 и спокойно поговорить.
Рене кивнула. Ей, в общем-то, было всё равно, где вести разговоры – здесь или за чуть липким столиком какой-нибудь бургерной. Она слишком устала и вымоталась за эту неделю, чтобы переживать. Даже хлюпающая в туфлях вода уже почти не волновала. Рене чуть скосила глаза на шедшую рядом Лиллиан Энгтан и попробовала её рассмотреть.
Вблизи теперь было отчётливо заметно и намеренно толстой линией подведённые глаза, и чрезмерно покрытую белой пудрой кожу, и картинно обкусанные губы под тёмно-вишнёвой помадой. Возможно, весь образ выглядел наигранно, но Рене не стала об этом задумываться. Вместо этого она вдруг спросила себя, было ли этой женщине неудобно и стыдно за поведение сына? Отпускал ли кто сегодня бестактные комментарии, или же все сделали вид, что Колина не существует? Наверное, так неправильно думать, но Рене было обидно за профессора Хэмилтона. Он до последнего мечтал объясниться и заслужить прощение, однако даже смерть ничего не исправила. Серьёзно, неужели Колин Энгтан так сильно его ненавидел? А, главное, почему?
Рене покачала головой. Это были опасные мысли. Так думать нельзя, если она всё ещё хотела помочь. Поэтому, чтобы хоть как-то отвлечься, Рене уставилась себе под ноги и принялась считать лужи, что вели до кафе. То находилось всего через несколько сотен метров от кладбища и встретило послеполуденным безлюдьем. Ланч уже закончился, а до вечернего пика ещё оставалась пара часов, потому в зале было полно свободных столиков. С расположившейся следом заправки едва заметно тянуло ароматом бензина, который странно мешался с запахом растительного масла и чеснока. По стенам были развешаны картины в духе американского pin-up и постеры с фотографиями деталей машин. Рене как раз с любопытством разглядывала одну из них, когда напротив с двумя стаканчиками кофе опустилась миссис Энгтан.
– Колину бы понравилось здесь, – хмыкнула она, посмотрев на снимок чьей-то огромной фары, и когда Рене удивлённо повернулась, пояснила: – Фастфуд, море горчицы и кетчупа, а ещё повсюду автомобили.
– Ясно, – скупо откликнулась Рене и перевела взгляд на свои пальцы, в которых крутила протянутый ей кофе. Дешёвая бодрость из утрированной крепости.
– Вы голодны? Можем заказать что-нибудь, – деликатно поинтересовалась Энгтан, чей тусклый блеск украшений и дорогое пальто смотрелись здесь инородно.