Шрифт:
Нет, господа, что бы ни говорили пессимисты, а жизнь с каждым днем становится все лучше и лучше. В самом деле! Оглянитесь вокруг: почти каждый встречный говорит что-нибудь в мобильный телефон. От шикарных витрин магазинов дух захватывает, казино искрятся огнями, швейцары у дверей ресторанов дадут сто очков вперед любому английскому лорду, поп-звезды мировой величины к нам в очередь стоят, машин на улицах – не протолкнуться, и такие проносятся мимо – просто загляденье! То и дело слышишь, что кто-то квартиру купил буквально рядом с Зимним дворцом и сделал в этой квартире
Да и сами мы как будто повзрослели. Бодрее смотрим вокруг, увереннее. Потому что знаем: сам о себе не позаботишься – никто о тебе не позаботится. Будешь щелкать клювом – останешься без обеда. Хочешь жить в мире – готовься к войне. А бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Вспомните, какими зашуганными мы были лет пятнадцать назад. Нас запросто можно было испугать стриженым затылком, золотой цепью на шее и спортивным костюмом «Адидас». Смешно сказать, мы верили, что все американское – хорошо, а пиджак цвета бордо – это шикарно. Человек с двадцатью тысячами долларов казался почти миллионером! А Канарские острова – символом недостижимой вовек роскоши.
А теперь мы ходим среди развернувшегося вокруг нас великолепия как ни в чем не бывало, можно даже сказать, по-хозяйски, и ничему не удивляемся. Живо интересуемся котировками нефтяных контрактов на Нью-Йоркской сырьевой бирже. Обсуждаем на кухнях цены недвижимости в Москве и на Лазурном берегу так, будто до Билла Гейтса нам рукой подать! А уж Рождество на Елисейских полях в Париже и вообще кажется плевым делом! Подумаешь! Нашли чем удивить!
И все же... Все же... Бывает, такое вдруг накатит... Особенно поздней осенью... Или в январе, когда вместо хрустящего снежка под ногами вторую неделю льет дождь. Выглянешь в окно, а там денек серый-серый, как будто и не рассветало... И помойка под окном разбухла от воды и расползлась на полдвора... Собака сиротливо роется в отходах... И такая вдруг тоска возьмет от этой нашей похорошевшей жизни, что хоть волком вой!
Короче, Бурцев отправил жену с дочкой отдыхать на юг, в Анталию. А сам, как положено, отметил с друзьями это событие. И то ли сказалось напряжение последних рабочих недель перед Новым годом, то ли, наоборот, подвело то, что к концу года удалось-таки свести концы с концами и даже получить некоторую прибыль, а может, Бурцев переволновался, снаряжая своих женщин в дальнюю дорогу, но как-то дал он слабину в алкогольном плане. То есть, как начинали отмечать отъезд у него дома, он помнил. А куда потом пошли и чем все закончилось, – нет.
Спал Бурцев плохо. То просыпаясь, то вновь проваливаясь в тяжелое забытье. Хотелось пить, но сил подняться не было. И снилась какая-то чушь. Как будто кто-то ходит по квартире, причем ходит в резиновых ластах, влажно шлепая по только что положенному финскому паркету. Ходит, распространяя вокруг запах йода и водорослей. А время от времени дышит в лицо тяжелым духом.
Проснулся Бурцев, когда за окном уже теплился серенький
Бурцев разлепил веки и рядом с диваном увидел живого пингвина средних размеров, который смотрел круглыми пуговичными глазами ему прямо в лицо, должно быть, ожидая, когда Бурцев проснется. Пингвин – как на картинке в учебнике биологии. Черненький фрак поверх белой манишки. Розоватые перепончатые лапы. В пол упирается крепкий хвостик, похожий на третье крыло. Только то, что на картинке казалось нежным и пушистым, вблизи оказалось жесткими короткими перьями. Да и фрак выглядел изрядно поношенным и как будто припорошенным меловой пылью, а на манишке во многих местах пятнами проступала желтизна.
Увидев, что человек зашевелился, пингвин переступил с лапы на лапу, несколько раз двинул вперед шеей, как будто пытаясь проглотить слишком большой кусок, и прокричал: «Гха-гха-гха!»
Бурцев вздрогнул от неожиданности и сразу сел, опустив ноги на пол. Он оглядел пингвина вытаращенными глазами и проговорил непослушным хриплым голосом:
– Привет, морда! Ты откуда взялся?
Пингвин склонил голову набок, опять подвигал шеей, будто проталкивая в горло неразжеванный кусок, и повторил свое: «Гха-гха!»
«Хорошенькое дело, – удивился Бурцев. – Что это мы такое вчера вытворяли? Пытались закадрить цирковых актрис? Или лазили ночью в зоопарк?»
Пингвин тем временем развернулся, раскинул крылышки в стороны, как самолет, и, смешно переваливаясь с боку на бок, сделал несколько шагов по направлению к кухне. Он обернулся на Бурцева, похлопал крыльями по черным лоснящимся бокам, будто приглашая за собой, и скрылся за дверью.
Бурцев поморщился, почувствовав спазм в желудке, с усилием поднялся на ноги и вслед за птицей прошел на кухню. Пингвин стоял посредине, требовательно глядя на человека.
– Ну, и что ты хочешь мне сказать? – спросил Бурцев. – Голодный, что ли? А хозяин твой где?
На столе стояли неубранные тарелки с остатками еды и полная окурков пепельница. На залитой бульоном плите валялась чья-то кепка...
Бурцев взял со стола недопитую бутылку пива, сделал несколько глотков... Вы пробовали когда-нибудь пиво, которое всю ночь простояло открытым на столе? Бурцев поморщился и вылил пиво в раковину...
Он обошел комнаты, носившие следы вчерашнего пребывания гостей, но кроме пингвина не обнаружил в квартире ни одной живой души.
«Вообще осатанели, – подумал Бурцев о вчерашних неизвестных приятелях. – Оставили у меня птицу. Хорошо еще, что не крокодила!»
Пингвин дожидался Бурцева, стоя посредине кухни. Когда Бурцев вернулся после обхода квартиры, пингвин нетерпеливо потоптался на месте и похлопал крыльями по бокам.
Бурцев оглядывал неубранный после вчерашнего банкета стол в поисках какого-нибудь подходящего куска, когда раздался телефонный звонок.
– Здравствуйте, гражданин Бурцев, – проговорил в трубке голос лучшего друга Мишки Айвазовского. – Медвытрезвитель вас беспокоит. Когда собираетесь платить за оказанные услуги?