И тогда снег покрыл виноградники
Шрифт:
– Пророки хранят наш мир!
– резко возразила девушка.
– Вот тут вы и попались, - усмехнувшись, заявил профессор.
– Всё от плохого знания источников. Что там у нас говорится в Книге Судеб? Когда последний пророк, вышедший из рая, погибнет - с ним погибнет и вся Земля. Пророки были уничтожены семь с лишним столетий назад. Все, подчистую. А земля - вот она, стоит. Вернее, летит вокруг Солнца. Да ещё и кормит нас чудеснейшим консоме. Между прочим, те времена - совершеннейший парадокс. Исключительно коварные и исключительно мирные одновременно. Почуяв опасность утраты власти, прежние кровные враги объединились в борьбе с новоявленной сектой. Царства не воевали между собой в течение четырёх веков, вы представляете?! Четыреста лет мира - такого наша планета больше не знала. Зато потом такое началось... Впрочем, это
– Разве вы знаете всех пророков поименно?
– усмешкой на усмешку ответила Дареджан.
– Откуда такая уверенность, что истребили всех? Может, Кривой Кондратий - нищий, что принёс мне осколок Скрижалей - Пророк?
– Пророк?
– расхохотался Сергей Алексеевич.
– Нищий пророк, милая моя - это оксюморон. Сиречь сочетание слов с противоположным значением. О чём может проповедовать нищий? Что он может предложить? Свою нищету? Не лезьте по прогнившей верёвочной лестнице в небо - упадёте. В те далёкие времена была такая чистка народонаселения, что вам и не снилось. Любой, кто занимал мало-мальский пост в иерархии, даже простой крестьянин, проверялся специальной инквизицией. Нет, укрыться можно было разве что где-нибудь в глуши, в пещерах, но какой смысл? Просто выжить, согласно Книге Судеб, было недостаточно для спасения мира. Нужно было нести в него Слово. Учить добру, как понимали его пророки. Или ваш Кондратий всё же мнит себя проповедником?
– Наш Кондратий - большой молчун, - пожала плечами девушка.
– Из него слово клещами тянуть нужно. Он даже никогда не благодарит за поданную монету.
– Вот видите! Значит, его можно исключить со спокойной совестью. Чаю? Это Бай-Хао Иньчжень, редкий ныне сорт, выращиваемый на севере провинции Фуцзянь. В переводе с мандаринского означает "серебряная игла".
– Нет-нет, спасибо, профессор! Остановимся на консоме.
– Ну, тогда - к делу. Сколько вы хотите за свою находку?
Дареджан бросила на профессора задумчивый взгляд и мгновение помедлила. Церзиум мог стоить очень дорого, целое состояние. На эти деньги можно было выкупить у дяди лавку, оплатить учёбу в университете, организовать личную археологическую экспедицию и зажить самостоятельной вольной обеспеченной жизнью. Но... Ведь Кондратий ясно сказал: нельзя продавать. Он-то не продал! Хотя деньги нищему были куда нужнее, чем ей. И ещё одно мгновение помедлила Дареджан, а потом твёрдо сказала:
– Нисколько.
– Вы хотите оставить его у себя?
– нахмурился профессор.
– Нет... Вернее, я не знаю, что с ним делать. В этом подарке должен быть какой-то смысл, но какой? Сергей Алексеевич, я честно не знаю.
Некоторое время профессор с любопытством рассматривал гостью. Затем кашлянул и торжественно произнёс:
– Зато я знаю! Безусловно, до того, как мы предъявим его научной общественности, нужно провести лабораторные исследования. И историю его, по возможности, установить. Поэтому я предлагаю вам, прелестное дитя, стать на это время моей помощницей. Иными словами, я вас нанимаю. Согласны?
Дареджан кивнула. Затем порывисто вскочила и, подбежав к Сергею Алексеевичу, обняла его за плечи.
– Руки, руки!
– завопил профессор.
– Мой пиджак стоит триста монет, а пятна от консоме не отстирываются!
Глава 4,
в которой читатель познакомится с ходом лабораторных работ и сапожником Мойшой.
Весна пришла раньше, чем предсказывали метеорологи. Потеплело резко, невидимые с Земли кочегары растопили солнечную топку почти до летней жары. В лаборатории, что находилась в подвале профессорского дома, стало душно, не спасали даже маленькие окошки у потолка, выходящие на улицу и распахнутые настежь. Впору было нанимать китайчонка с опахалом. Но Сергей Алексеевич не обращал никакого внимания на жару. Что ему духота таврического подвала после нескольких лет раскопок в Танесруфте, самой великой пустыне земного эллипсоида. Дареджан же и вовсе чувствовала себя, как ворона в воздухе, она с детства привыкла выстаивать в любую жару с рассвета
– Я к нему так привык, - жаловался сапожник.
– Двенадцать лет мы работали рядом, двенадцать лет! Я чинил обувь, он просил деньги - каждый был занят своим делом. Ты видела, Дареджан, его когда-нибудь босиком? Нет! А почему? Потому что старый Мойша не может без сострадания смотреть на босых людей. Кондратий приносил мне выброшенные на помойку рваные ботинки, и я чинил ему их бесплатно! И как чинил!
– Ты что-нибудь знаешь о нём?
– Я? О нём? Девочка, старик Мойша знает всё и обо всех! Он знает во сколько лет ты сделала первый шаг и сколько монет вчера проиграл твой отец. Знает, с кем спит торговка рыбой со второго ряда и как зовут парня, с которым ты в первый раз целовалась. Ему известно, на сколько монет твоя мать обсчитала сегодня повитуху с Камышового шоссе и даже у кого вчера ночевал генерал-губернатор. Будка старого Мойши стоит точно в центре Вселенной, ты разве не слышал про это, девочка?
Дареджан улыбнулась. Она любила старого еврея.
– Ты мне о Кондратии расскажи, Мойша!
– Не перебивай старших, бесцеремонное дитя восточного базара! Старик Мойша думает медленнее, чем чинит ботинки. Знаешь, почему? Потому что голова его постарела раньше рук. И он считает такую старость за счастье, да-да! Мойша всю жизнь работал руками, и что он будет делать, если они сдадут раньше головы? То-то! Всё обо всех знает старик из будки в центре Вселенной. И только один человек для него чистый лист - его сосед Кондратий. Появился он двенадцать лет назад. Пришёл, сел около будки, подогнув под себя босые грязные ноги в рваных штанах, вынул носовой платок - да-да, у этого бродяги был платок для носа!
– и молча просидел все эти годы у моей будки. Знаешь, сколько слов я от него услышал за это время? Не больше сотни! Вечером он сворачивал свой платок, покупал на собранные гроши кусок пирога с рыбой или картошкой, бутыль дешевого кислого вина и шёл домой. И до утра старый Мойша его не видел!
– А где он живёт?
– уцепилась за последние слова старика девушка.
– Где может жить бродяга с парой грошей в кармане?
– удивился сапожник.
– Конечно, в порту! Вся городская нищета считает своим домом заброшенные доки. Да никак ты собралась его там искать, девочка?
– забеспокоился старик.
– Даже и не думай! Если тебе придётся когда-нибудь выбирать между горящими подземельями ада и походом в заброшенные доки Ахтиара - не задумываясь, выбирай ад!
Искать Кривого Кондратия в доках Дареджан не пришлось - она нашла его совсем в другом месте. Дня через два после разговора с сапожником, девушка забежала в лавку к дяде и столкнулась там с одним из постоянных своих покупателей - и антиквариата, и фруктов. Слово за слово обменялись новостями, и тут покупатель неожиданно спросил:
– Помните нищего у сапожной будки? Кривого Кондратия?
– И?
– выдохнула Дареджан.
– Вчера хоронили на Кальфе. Представляете, за покойным шла огромная процессия оборванцев - человек пятьсот! Никогда не думал, что у нас в городе столько бродяг и бездельников!
Дареджан не ответила. Развернувшись, она вышла из лавки и даже не попрощалась. Ей почему-то ужасно жалко было умершего старика со скрюченными пальцами.
Ещё через день она выбралась на Кальфу. Поговорив с кладбищенским служкой, отыскала могилу Кондратия и долго стояла возле стилизованных скрижалей надгробия с букетом простеньких полевых цветов. Отчего-то ей казалось, что дорогой букет будет неуместен на могиле нищего. Потом поклонилась в пояс, положила цветы на могильную плиту и поехала домой. Тайна подаренного ей Кондратием камня ушла вместе с ним.