И тысячу лет спустя. Трэлл
Шрифт:
— Ты была хорошей женой? — спросил он суровым голосом, заранее зная ответ.
Смущенная Ефанда пыталась подобрать слова, чтобы ответить. Она не видела своего милого родного мужа несколько месяцев, и ее сердце сжималось в груди от волнения. Как только она начала говорить, к мужчине подошел Синеус, и конунг тут же забыл о своей женщине, отвернувшись от нее на полуслове.
— Я рад, что ты вернулся живым. Переговоры прошли успешно?
Рёрик отправлялся в Новгород, чтобы договориться с местным князем о беспрепятственном перемещении по Волхову, вдоль берегов
Синеус похлопал старшего брата по плечам обеими руками, но лицо его оставалось пустым.
— Многое случилось в стенах Альдейгьюборга, пока ты отсутствовал.
Альдейгьюборгом варяги называли Ладогу, в которой теперь княжили.
— Как и многое случилось за пределами этих стен, — покачал головой Рёрик. — Я жду тебя и Утреда у себя. У меня есть новости и новый план.
Рёрик еще раз взглянул на жену, улыбнулся ей, как улыбаются старому другу, с которым, наконец, свела судьба, передал своего коня рабу и направился в крепость.
— Должно быть, это… это сам… — Мирослава прошептала, разглядывая лицо главного из них. Он направлялся в ту же башню, где находилась она, и, словно почувствовав ее взгляд на себе, поднял глаза. Рыжие волосы девушки заменили солнце, покинувшее мартовскую Ладогу, и Рёрик, будто ослепленный, прищурился.
— Кто это? — конунг остановился и подождал, когда с ним сравняется средний брат.
— Вчера Райан привез какую-то женщину. Она не из наших. Мы ждали тебя, чтобы решить, что с ней делать.
Рёрик обернулся и вопросительно выгнул густую светлую бровь.
— Что значит привез?
— Рабыня Линн сбежала из крепости, брат, и Райан перепутал ее в темноте с другой женщиной. Одни боги знают, чья она и откуда взялась в лесах.
— Что значит рабыня сбежала? — в голосе Рёрика послышались металлические нотки.
Харальд начал объясняться, но старший брат прервал его грубым жестом руки. Девушка слышала их и пыталась до них докричаться.
— Эй! Кто бы вы ни были! Выпустите меня отсюда!
— Стоило мне покинуть крепость, и вы… — Рёрик процедил сквозь зубы. — На каком языке она говорит?
— Райан! Я вижу, ты слышишь меня! Райан!
Райан стыдливо опустил глаза. Рёрик и Мира встретились взглядами. Ее взовы то к нему, то к рабу, не давали конунгу говорить и сбивали с толку. Он ненавидел, когда его перебивали, когда осмеливались кричать в его сторону. Весь внутренний двор крепости, каждый находившийся там уставился на рыжеволосую девушку, кричащую из спальни ярла Харальда. Рёрик устало и недовольно вздохнул.
— Райан! — Мира крикнула, что было мочи, а затем живот ее свело, она ухватилась руками о подоконник, и ее вытошнило наружу. Украденная у Райана брага и эль Синеуса стекали желтыми струями прямо по каменной стене крепости.
Испугавшись собственного состояния, Мирослава отпрянула от оконца, и на четвереньках опустилась
Двор гудел и хохотал. Другие викинги уже начали складывать злобные стишки о принцессе в башне, которой не нужен был и дракон, чтобы отпугнуть принца. Райан отрывал заусенцы на ногтях и делал новые. Он уже не знал, куда девать свои руки, пока не получил от Ефанды задание разгрузить товар из Новгорода, который конунг привез для своей жены.
— Жду тебя и Утреда у себя, — повторил Рёрик свое желание тихим натуженным голосом. — Вели Катарине привести эту девушку в порядок. Орет и блюет как свинья на жертвоприношении, — он на мгновение замолчал и потер висок указательным пальцем. — Потом пусть приведет ее ко мне. И вели ей не называть твою христианскую шавку по имени. Он трэлл. Вонючий трэлл без права голоса и без права носить имя. Сколько раз мне повторять тебе, Харальд? Ты испытываешь мое терпение.
И если Рёрик называл Синеуса Харальдом, значит, он был очень зол.
— Свиньи не могут блевать, — вставил ярл.
— Еще как могут — усмехнулся конунг. — От отравления у них еще бывает кровавый понос, которого ты не видывал. Не заговаривай мне зубы. Иначе станешь этой свиньей.
Спустя полчаса все три брата сидели в крепостной комнате Рёрика. Прямо напротив той комнаты, в которой была Мирослава. Их разделяли холл и лестница, пронзающая всю башню. Там, лежа на полу под столом, она могла слышать, как громко они говорили. Так громко, что у Мирославы звенело в ушах. Но никто не слышал ее зова и ее мольбы о помощи. Здесь никто не слышал тот голос, что принадлежит женщине.
Синеус был уверенным и не стыдился того беспорядка, что происходил в месяцы отсутствия конунга. Утред, как обычно, засел в самом темном углу. Он сжался и втянул в себя голову, казалось, его шея вовсе отсутствовала.
Сквозь узкое оконце, единственное в покоях, пробивались лучи весеннего, но еще холодного солнца и подсвечивали поднявшуюся пыль. И откуда оно только взялось? Рёрик сидел за кривым столом, который то и дело шатался от его сильных рук. Он разделывал курицу. Конунг ел молча, выслушивая новости от Синеуса, иногда громко жевал и стучал жирными пальцами по столу. Утред разглядывал шкуры животных, которыми были увешаны хлипкие стены и застланы полы, шаркал ногами и то и дело отвлекался на чавканье Рёрика.
Синеус рассказал, что его сестра Иттан родила слабую девочку и Ларс отказался от ребенка, а также, что десять дней назад умер его верный друг Якоб.
— Мы боялись, что ты не успеешь вернуться, но надеялись на это всем сердцем, — заключил Синеус. — Бедный старина Якоб лежит в земле уж десять дней, ожидая сожжения, и мы готовимся к похоронам со всем уважением, которого он достоин.
Рёрик молчал, продолжая поедать курицу как ни в чем не бывало. Он утер рукавом масляные губы, взял деревянный кубок и с жадностью отхлебнул вина.