И в аду есть ад
Шрифт:
— Форден, как ты это… Как ты это сделал?
— Ротбард, я тебя предупреждал? Предупреждал. Ты не послушал. Теперь пеняй на себя.
Ротбард в отчаянье вскинул автомат и кружась на месте с перекошенным от страха лицом, начал поливать воздух очередями. Израсходовав обойму, перезарядил и вдруг ощутил, что кто-то сильно схватил его под руки, вырвал автомат. У него подкосились ноги, и он безвольно повис.
— Что это с тобой, Ротбард? Ты побледнел? Тебе дурно? Да, здесь немного душно. Ну, ничего, сейчас мы тебя выведем на свежий воздух, ты там проверишься, — проронил спокойно Фрэнк. — Да и передай,
Униженный главарь чуть заметно кивнул. Невидимые силы потащили его к выходу и выкинули наружу. Фрэнк встал, подошёл к стоящему у стены смертельно бледному Бейли и сказал весело:
— Все в порядке. Не волнуйтесь. Да, Бейли. Сообщите рабочим, что следующие три для них выходной, который будет оплачен полностью, как рабочие дни.
— Зачем? — спросил Бейли тихо, вытащил из коробочки лекарство и дрожащей рукой положил в рот.
— Я хочу переоборудовать это место, установить защиту от непрошеных гостей, — объяснил Фрэнк. Я это хотел сразу сделать, но не думал, что кто-то так быстро заинтересуется.
Бейли слабо кивнул. Фрэнк вышел наружу, увидев, что Стив и его трое парней стали видны. Пожал руку Стиву:
— Молодцы. Сколько я тебе должен?
— Ничего. Но…— поднял указательный палец, с намёком сказал Стив. — Первый «Мустанг» мой. Обещаешь?
Улыбка тронула губы Фрэнка. Приятно, что в этом городе есть такие классные парни, как Стив. А не только безжалостные тупые ублюдки типа Ротбарда. Проводив взглядом спину Стива, который садился в массивный Понтиак, Фрэнк взглянул на часы. «Ещё успею к Бобби», — подумал он.
Он приехал почти к самому началу, занял столик, который Бобби оставил для него и приготовился слушать. На эстраду вышла Наташа в блестящем платье, переливающемся под лучами прожекторов, образующих круг света. На ней был парик, длинные, светлые волосы, спадали на плечи, закрывали как плащом. Она запела с такой силой и мощью, что, казалось, задрожали стены. С лёгкостью переходила из одной октавы в другую, поднимаясь выше, затем вновь спускаясь в самый бронзовый низ. Репертуар состоял из популярных песен, много раз спетых разными певцами и певицами, но ей удалось как-то совсем иначе, проникновенно, эмоционально интерпретировать по-новому каждую песню.
Чувственным экспрессивным исполнением она напоминала чернокожую «императрицу блюза» Бесси Смит, и Фрэнк поймал себя на мысли, что голос Наташи, манера исполнения больше подошла бы чернокожей певицы, но в городе сохранялся негласный расистский закон — никаких цветных. Он усмехнулся и вновь стал внимать страстному голосу. Когда она ушла, её место занял невысокий, худощавый певец в концертном костюме и галстуке-бабочке. После выступления Наташи его встретили неважно. Фрэнк оглядел зал и понял по гулу, что люди не довольны. Певец быстро ушёл. И Наташа вышла вновь, в другом платье — цвета чернёного серебра, облегающим гибкое тело, как змеиная кожа.
— Мистер Форден, — услышал Фрэнк шёпот, и, обернувшись, увидел официанта, который совал ему записку. Развернув её, покачал головой недовольно. «На кой черт я ему
— Бобби, что случилось? — спросил Фрэнк, с удивлением наблюдая, как тот испуган и подавлен. — На тебя наехали что ли? Что ты нервничаешь?
— Хэнк, выручай. Очень тебя прошу, — пролепетал Бобби дрожащим голосом. — Я не знаю, что делать.
— Бабки нужны? — поинтересовался Фрэнк. — Сколько?
— Нет, Хэнк. Я сам тебе заплачу. Помоги, пожалуйста, — плачущим голосом пробормотал Бобби.
— Да что с тобой, твою мать! Объясни по-человечески! — прорычал Фрэнк.
Его уже начало злить, что Бобби отвлекает его, и не даёт послушать Наташу.
—Понимаешь, Моррисон в стельку пьян, он не может выступать, — быстро проговорил Бобби. — Этот мерзавец нажрался так, что двух слов связать не может.
— И я тут причём? — перебил его раздражённо Фрэнк. — Слушай, Бобби, я хочу послушать Наташу. Она классно поёт, а ты меня задерживаешь.
— Хэнк, Наташа простужена, она и так уже перепела больше нормы, но у неё, понимаешь, связки. Хэнк, я прошу тебя, выступи. Ну, хотя бы пару песен, каких хочешь, — умоляюще пробормотал он.
Нет, Бобби не шутил. Фрэнк ошарашено воззрился на него, пытаясь подобрать слова.
— Бобби, ты вообще в своём уме? Я — бизнесмен, да и петь я ни хрена не умею. Это будет ещё хуже, чем с Моррисоном. Твои посетители меня отметелят в лучшем случае, а в худшем — пристрелят.
— Нет, Хэнк, ты классно пел. Тогда с Наташей. Я слышал. И играешь ты здорово. Ну, выйди, исполни пару номеров. Я понимаю, ты не очень готов, но импровизация даже лучше. Я тебе на саксе подыграю.
На перепуганного до полусмерти Бобби было страшно смотреть. Но с другой стороны аккумулятор защитного поля сел за время общения с Ротбардом. Если недовольные его исполнением слушатели захотят убить незадачливого певца, тот отправится на тот свет. Навсегда.
— Ладно, дай мне какой-нибудь костюм что ли, — бросил он глухо, заметив с сильным неудовольствием, какой радостью засветились глаза Бобби.
Массивный рояль выглядел слабой защитой, но Фрэнк постарался отгородится от зала невидимой стеной. Пробежал по клавишам, заметив, что инструмент расстроен. И стал петь «Балладу Мэкки-ножа» из «Трёхгрошовой оперы», стараясь не сбиться и в самый ответственный момент не забыть слова. На втором куплете вдруг почувствовал, что убивать его пока не собирается. Бросив быстрый взгляд в зал, увидел, что слушатели подпевают ему и отбивают ритм ладонями. Это подбодрило его и он начал выдавать такие пассажи, что казалось рояль покраснеет стыда.
Ему хлопали так, будто, по крайней мере, он открыл секрет вселенского счастья. Обретя веру в себя, Фрэнк исполнил залихватскую «I’m Gonna Live Till I Die», которую очень любил. Про себя отмечая со стыдом, что от его исполнения Фрэнк Синатра в гробу бы перевернулся. Но зал, раззадоренный смелым решением подавать все песни каким-то неожиданным, необычным способом, воспринимал его эксперименты на ура. Когда он, адски уставший, встал из-за рояля, то ему рукоплескали так, будто он мировая знаменитость. Он ушёл за кулисы, чтобы отдать костюм Бобби и, столкнувшись с ним, поморщился, увидев нескрываемое восхищение в его глазах.